Но он не слышит меня. Он собирается сказать то, о чем он сейчас думает. Это неизбежно.
– Я заехал в галерею на прошлой неделе, чтобы взглянуть на пространство. Видел там несколько картин, набросков, портретов с сеанса рисования живой натуры, который как раз закончился. Все они были разные, конечно. Каждый художник увидел что-то свое, но в целом в них было нечто узнаваемое.
Ну же, лиса, где ты? Спаси меня. Появись прямо сейчас и заставь его замолчать.
– Ты любопытное существо, Аллегра, – говорит он, – если приглядеться.
Он произносит это мягко, нежно, затем уходит.
Странная чудачка, шепчу я.
Я взяла выходной на работе. Не хочу никого видеть. С трудом набралась смелости, чтобы позвонить Пэдди и попросить его поменяться секторами на несколько дней, он согласился. Не могу даже близко подходить к Касанове. И к «Кукареку» тоже.
– Мне очень жаль, что мы испортили тебе барбекю, – говорю я ему.
– Ты же не знала.
– Не надо было мне приглашать их. Про Джорджа я, конечно, не знала, что он заявится. Но приводить Дейзи мне точно не стоило. Они ушли сразу после меня? – спрашиваю я и со страхом жду ответа. После того случая Дейзи не писала и не звонила мне.
– Они задержались еще ненадолго.
– Во сколько они ушли?
– Около одиннадцати.
– Боже мой, Пэдди, мне так жаль. Почему ты не выставил их вон?
– Ну, понимаешь, не смог. Они были во дворе. На солнце. Жара и алкоголь – не самое лучшее сочетание. Ее тошнило потом.
Я хватаюсь руками за голову, в ужасе:
– Я не знала, Пэдди. Прости! Я больше не говорила с Дейзи. Мы с ней не подруги.
– Странно, точно так же ты сказала про меня.
Сердце бешено колотится. Щеки горят.
– Да, я так сказала, – признаюсь я Пэдди виновато. – Но я вовсе не то имела в виду. Она решила, что мы вместе, что мы пара, а я пыталась объяснить ей, что это не так. Что мы просто коллеги.
– Но не друзья, – добавляет он. – Что ж, буду знать.
Его обычно радостный голос потерял душевность. Стал сдержанным и холодным. Я это заслужила. Как же мне стыдно.
– Пэдди, прости меня.
Он молчит с минуту, и мне кажется, что он повесил трубку.
– Скорее всего, – произносит он наконец не спеша, – мы будем редко видеться в дальнейшем.
– Почему?
– Скоро нас переведут.
– Как это переведут?
– На новое место работы. Такое случается. Парковочных инспекторов иногда переводят.
– Но почему, зачем? Я была с тобой с самого начала, ты учил меня, ты был и до сих пор остаешься моей опорой на дороге. Нас переведут вместе?
– Нет. Нас разделят. Чтобы не наскучить друг другу и избежать фамильярности. Может, это и к лучшему, Аллегра. Для тебя. Не знаю, что тебя связывает с Малахайдом, и, честно говоря, не хочу знать, но, может, смена обстановки пойдет тебе на пользу.
Я завершаю звонок со слезами на глазах. Меня нельзя переводить. Я не могу покинуть Малахайд. Я еще не сделала то, ради чего приехала. Я потеряла столько людей – и даже не задумывалась, что они у меня есть! – а теперь я обидела Пэдди, самого милого и доброго из них.
Сегодня у меня нет настроения позировать, я хочу отменить сеанс. Я не могу сидеть там и думать, что в любой момент может войти Доннаха. Уверена, Женевьева легко найдет мне замену. Уверена, есть целая очередь людей, мечтающих позировать обнаженными, они только и ждут своего шанса, но, когда я слышу по телефону, как она разочарована, я позволяю уговорить себя. Сегодня будет полный набор, и она заплатит мне больше. Я слышу Бекки, Доннаха и детей в саду, они устроили барбекю, и соглашаюсь прийти в галерею. Лучше сбежать подальше от этого дома.
Вечер потрясающий, а как красиво сейчас дома, солнце садится над островами Скеллиг, желтые крапинки лядвенца, ежевичные кусты вдоль дороги. Я закрываю глаза и представляю себя там. Крики и визги детей в саду возвращают меня к действительности. Киллин нарядился в платье принцессы из мультика «Храброе сердце», с внушительным шотландским акцентом, и туфли на каблуках. Он забирается на лестницу и прыгает по пожарному шесту, и ни платье, ни обувь не мешают ему.
Опустив голову и глядя себе под ноги, я иду через тайный сад и выхожу на улицу. Мимо его «рейнджровера» и ее «мерседеса», аккуратно припаркованных и поблескивающих на солнце. Я иду к автобусной остановке и сажусь на 42-й номер, поднимаюсь на верхний этаж и сажусь в первый ряд. Мне нравится смотреть за стены и деревья, на сады и дома, скрытые от глаз пешеходов. Автобус покачивается, будто колыбель, и я потихоньку успокаиваюсь и мысленно перебираю обломки руин, в которые превратилась моя жизнь.
