- У каждого своя правда, - отмахнулась от него дева. – Ты чуть моего отца не погубил, никогда не будет к тебе уважения от меня, лиходей проклятый.
- Он медведицу завалил, потомство ее погубил. Жалко, что не до смерти поломал родителя твоего.
Не выдержала тогда Весна, вскочила и хотела камнем запустить в него, но тот вмиг позади нее оказался, взял за шею лебединую и зашептал на ухо, что аж мурашки по телу юному побежали:
- Ты только дай мне повод, я ж придушу тебя враз.
- Так придуши, - ответила девица. – Лучше душу Велесу отдать, чем тебе прислуживать. Помрешь ты нелюдь в одиночестве, али вечность мучиться будешь, покуда загубишь невинную. Я не боюсь тебя.
Он же все это время так и стоял подле нее, руки с шеи не убирал, но и не сжимал, скорее дыханье слушал, хотел страх учуять, но девица правду сказала, не боялась она его.
- Иди спать, завтра буду учить тебя настоящей охоте.
Отступился зверь и сел на свое место, а Весна собралась ложиться, уже и шкуру раскатала подле костра, но тут чудище запустило в нее веткой:
- Ты чего это задумала, королобая? Окоченеть хочешь? Лезь вон, в хижину.
- Так ты ж сам сказал, что почивать мне на елани, коль без рыбы явлюсь, - но тот ничего не ответил, токмо смерил деву взглядом свирепым. – Ладно, благодарствую за доброту, - съязвила охотница и направилась к древу, а когда за веревку схватилась, то добавила вполголоса. – Вымесок, ну ничего, устрою я тебе жизнь развеселую, взвоешь еще…
Когда скрылась краса в хижине, зверь покосился на дверь и молвил:
- Это еще мы поглядим, кто от кого взвоет…
Часть 8
Наутро проснулась Весна, зябко вокруг. Укуталась она в шкуры, поприветствовала совушку и снова задремала. Тишина, токмо изба поскрипывает, да дуб посапывает. Окутали красу видения, будто пуховым одеялом, снился ей батюшка с матушкой, деревня родная снилась, охота… Так бы и лежала, да только послышались шорохи, после коих изба закачалась, Весна аж подпрыгнула. А это, оказывается, хозяин пожаловал. Чудище отворило дверь, напускало холоду:
- Подымайся, - как-то тихо молвил зверь. – Пора.
- Студено снаружи, - пролепетала девица и под шкуру залезла. – Пускай разогреется. У меня шерсти нету, окоченею, хворь какую подхвачу. Чего со мной потом делать будешь?
- В озеро сброшу, - фыркнул тот. – Подымайся, говорю. Да потише давай, старец почивает, - и он слегка притопнул по полу.
И пришлось встать, токмо рубаха-то на теле была исподняя, негоже светиться перед зверем в неглиже.
- Чего вылупился? – нахмурила брови Весна. – Отвернись, окаянный.
- Было бы на что глядеть, - усмехнулось чудище.
Но послушался и отвернулся, не стал смущать пленницу. А дева быстренько штаны натянула, рубаху, лапти, да меховую телогрейку нацепила. Волосы в косы заплела и уж скоро была готовая.
Спустились двое вниз, каждый по копью взял, и отправились на озеро. А там благодать: ранние птахи щебечут, кукушка далече кукует, небо ясное, голубое, камыш у воды шумит. Весна аж затаилась на мгновение, зажмурилась, сия музыка отрадой была для юной души. Зверь тоже затих, остановился, но ежели дева природе-матушке радовалась, то чудище на свою прислужницу во все глаза глядело. Не понимал он ее. Вроде из деревни пришла, вроде закон нарушила и на чужую жизнь покусилась ради своей выгоды, а сейчас стоит и внемлет звукам священным. Что за диво такое? И откуда только свалилась она на его голову?
Когда открыла глаза девица, то встретилась взглядом со зверем, тот же осекся, рыкнул с презрением:
- Окаменела что ли? Топай к берегу, рыба сама в котел не запрыгнет.
- А ты что ж? – подбоченилась краса. - Человечиной не кормишься? На кой тебе эти селедки дохлые, пошел бы в лес, охотника какого сожрал, али кабана на худой конец.
- Это кем кормиться? Вами? Да пусть меня сейчас же Перун молнией по темени шибанет. Чтобы я вашей порченой плотью питался, - и он плюнул с пренебрежением себе под ноги. – Лучше уж с голоду сгинуть, чем…
- Ну и то хорошо, - вдруг призадумалась краса. – Не то, что бабай проклятый. Вот он никем не гнушается.
- Кто? – даже просиял зверь, сменив гнев на милость.
- Бабай, - гордо повторила та. – Он под кроватью обитает, ослушников может за ногу схватить и уволочь, а там уж… и говорить не хочется.
