– Ну, – свернул я свою исповедь, – теперь ты знаешь обо мне все, значит, можешь использовать свои знания в личных целях.
– Никогда не стану, – прошептала она.
– Буду премного благодарен. Могу узнать почему?
– Вы говорили, что, когда женились, в людях совершенно не разбирались. А сейчас?
– Во всяком случае, лучше.
– Но так до сих пор и не заметили, как я к вам отношусь.
– И как же?
– Вы мне нравитесь.
– Спасибо за откровенность.
Я допил бурбон и накрыл ладонью ее руку. И предложил:
– Поедем ко мне.
– Лучше ко мне, – глядя прямо на меня, сказала она. – Тем более я живу здесь неподалеку. Прогуляемся.
Мы шли тихими кварталами и дворами где-то на задах проспекта Мира. Было самое восхитительное для Москвы время года. Тихий, не жаркий, но и не холодный вечер. В воздухе разливался аромат не только бензиновых выхлопов, но и запах цветущих черемухи и сирени. Когда чуть стихал город, откуда-то – возможно, из леса Лосиного острова – доносилась трель соловья.
– Ты живешь в шаговой доступности от офиса? – спросил я.
– Ага. Я вообще умею устраиваться по жизни.
Дальше началась милая болтовня, глубину и многозначность которой придавало то обстоятельство, что мы оба знали, что сейчас придем и вместе ляжем в постель.
Наконец мы достигли ее дома. Вход был со двора. Отделенный многоэтажкой, доносился шум проспектов. Алена отперла подъезд, и мы поднялись к лифту. В тесной клетке оказались один на один, совсем близко друг от друга. Я потянулся ее поцеловать, она предостерегающе коснулась указательным пальцем моих губ:
– Тш-ш, не спеши.
В ее квартире оказалось современно и уютно. Видно было, что живет здесь девушка. Плюшевые игрушки и все такое. Мужиками не пахло. И не было детей, собак или котов.
– Только ради бога, не снимай туфли, – сказала она, – я давно не убиралась.
В квартирке, однако, оказалось чисто. Я прошелся по комнате.
– Не волнуйся, – сказала она. – Я живу одна. Никто не придет.
Она поставила чайник.
– Чем же мне тебя угостить? – сама с собой заговорила она. – Хочешь, закажем пиццу?
– Ни в коем случае. Налей воды.
Я подошел к окну.
Под окнами шумела и ярилась полуночная пробка. Слева виднелся главный вход на ВВЦ и павильон «Центральный», подсвеченные разноцветными прожекторами. Архитектура походила на Лас-Вегас или на Древний Рим.
В четыре ряда под нами ползли машины. На автостанции посреди улицы разъезжались последние автобусы. На противоположной стороне отстаивались лимузины. А прямо на этот ночной городской пейзаж навалились сверху «Полстакана» – как москвичи иногда называли этот отель за его форму. Тридцатиэтажная гостиница «Космос» нависала над улицей, словно огромная орбитальная станция. По ее фасаду бегали неоновые огоньки. Многие окна в отеле светились, а в трех-четырех из них виднелись силуэты: гости столицы из своих номеров изучали жизнь Белокаменной – и то, что творится у нас в комнате, тоже.
– Не волнуйся, – засмеялась Алена, подошла к окну и плотно запахнула темно-синие шторы.
А потом подошла ко мне и поцеловала.
Среди ночи я проснулся. Алена тоже заворочалась во сне, однако не пробудилась. И еще мне показалось, что меня поднял какой-то звук.
Так и есть: она вчера вечером небрежно швырнула на журнальный столик свой айфон. В нем сработал «мессенджер», звякнул своим звоночком и меня разбудил. На экране возникло только что пришедшее Алене послание.
Я вгляделся в него. Письмо оказалось на итальянском. А на фотографии-аватарке оказалась девушка, которую я видел лишь мельком, зато великолепно запомнил. То была та самая особа из римского дома напротив отеля. Веселая вуайеристка-эксгибиционистка, разыгравшая и снявшая меня (на цифровую камеру). Ниже располагалось письмо – разумеется, на итальянском.
Я сфотографировал его своим телефоном – то есть сделал, как говорят более продвинутые пользователи, скрин-шот.
В Москве не одна Аленка владеет итальянским.
Я не стал ее будить, тихо оделся и вышел, захлопнув за собой дверь – тем более что уже светало, птицы голосили вовсю, и по проспекту бежал первый утренний джоггер. Девушка так и не проснулась. Она спала, розовая и хорошенькая.
