Аленка продолжала, вслед за италийской речью, бесстрастно комментировать:
– Однако этот храбрый воин пошел дальше. (Это о вас!) Он вызвал полицию, и та приехала, как раз когда он сам находился в квартире.
Далее последовала весьма драматичная сцена (монтаж! монтаж!): карабинеры входят в квартиру, а я в это время вылезаю через балкон, прыгаю, кувыркаюсь через правое плечо во внутреннем дворике и быстро-быстро исчезаю в дверях гостиницы. Не знаю, откуда они запечатлели последний мой подвиг – наверное, добрались до камер наблюдения в отеле. Прыжок мне тоже понравился: довольно профессионально.
Да и переводчица моя – уж не знаю, искренне или из подхалимажа – зааплодировала:
– Браво, босс! Вы настоящий супермен!
А последними закадровыми словами итальянки были:
– Мы не знаем, кто этот смелый человек, что не побоялся идти в квартиру, где лежало мертвое тело, однако в отеле нам сказали, что он русский. – И финальную фразу записи я понял безо всякого перевода: – Браво, русо!
Ролик кончился. Я повернулся к Аленке:
– Ты понимаешь теперь, почему я просил тебя никому не болтать?
– Я, конечно, буду немой как рыба – только, знаете, босс, это вряд ли поможет.
– Почему?
– Запись в любой момент могут выложить в Интернет. Станете звездой «ю-тьюба».
– Что же, им никак не помешать?
– А как вы помешаете?
– Разве мое собственное изображение не охраняется законом?
– Будете в суд на них подавать?
– Почему нет?
– Тем самым вы только увеличите количество просмотров. Впрочем, что толку беспокоиться о том, что еще не произошло? И неизвестно, случится ли?
– И впрямь. – Настроение у меня, вопреки тому, что я ожидал, оказалось прекрасным. Может, виной тому стало легкое отношение Аленки к происшедшему? – Держи, твой гонорар. – Я протянул ей конверт.
Девушка заглянула в него, пересчитала купюры:
– О, пятьсот! Да еще в евро! И налоги, как я понимаю, платить не надо?
– Правильно понимаешь. Не хочешь вместе выпить?
– Отпраздновать ваш кинодебют? – не стала ломаться Алена. – С удовольствием.
Я закрыл офис, поставил на охрану, отдал на вахте ключи – и мы с девушкой вышли в московскую весну.
Ничего вроде хорошего не произошло, а настроение по-прежнему оставалось на уровне.
Мы с девушкой пошли в ближайший к офису бар, где меня довольно хорошо знали. В этот раз я приземлился не за стойкой – мы с Аленой уселись в дальний полутемный угол, я заказал официантке двойной бурбон со льдом, чтоб два раза не бегала, а Алене какой-то дамский коктейльчик, «Кир», что ли.
Я, как положено джентльмену, стал потчевать даму баснями о своих мото-покатушках, хождениях на яхте и горных походах.
– Какой же вы, босс, милый и веселый. И впрямь, реальная звезда.
– Ну, за мою будущую карьеру в Голливуде, – усмехнулся я, и мы сдвинули бокалы.
– Или хотя бы в «ю-тьюбе», – подыграла она. И вдруг спросила: – Вы ведь были женаты?
– Отвечу с прямотой римлянина: был.
– А почему развелись?
– Лучше спроси: почему женился?
– И почему?
– Потому что был молодой, глупый и совершенно не разбирался в людях.
– А что было не так с вашей женой?
– Очень грязная была.
– Это как? Слишком часто мылась?
– Нет, в другом смысле, в ментальном. Какая-то постоянная любовь ко лжи. Лгала, как дышала. Спросишь ее: ты где была? Отвечает: мы с Дашкой ходили по магазинам.
Алена слушала сочувственно. Я сделал знак, и нам повторили напитки.
– А потом выясняется, – продолжил я, – что была она не с Дашкой, а с Настей и Вовкой, и не ходили они по магазинам, а сидели в кабаке. Я не против, но зачем врать? А потом Дашка плюс Вовка превратились в Вовку соло, и вообще начался позор: «Где ты была ночью?» – «Ночевала у Дашки». – «А почему не позвонила?» – «Мобильник сел». – «А стационарный телефон на что?» – «А его за неуплату отключили»… И чуть не каждый день в таком духе. А потом начался развод, и это был ужас, потому что она стремилась разделить буквально все совместно нажитое имущество, включая каждую вилку. Слава богу, барахлом тогда мы не успели особо обзавестись, да и я соглашался отдать ей все, лишь бы вырваться.
Я прервался, когда заметил, что Алена смотрит на меня соболезнующе. Возможно, в ее прошлом тоже был опыт тяжелого расставания. А может, она просто жалела меня. А вот этого я никак не любил.
