– Притворяется, – шепнул Гошка.
На уроке решали трудные примеры и было не до Шмелёвой. Учительница собрала тетради и раздала другие. Оля увидела у себя тройку и заплакала. Этот случай разбирался на перемене.
– Я думаю, – сказал Шурик, – они из-за троек не плачут.
Они – это, ясно, шпионы.
– Они всё должны уметь делать, – заверил Гошка шёпотом. – И плакать, и всё. Вот увидишь, я под гипнозом всё выпытаю.
И Сковородкин занялся гипнозом. Он сидел сзади Шмелёвой, так что гипнотизировать её мог только в затылок.
На уроке рисования все старались изобразить в своих альбомах кофейник, который стоял на столе. Сковородкин наспех набросал что-то в тетради и уставился на ровный пробор Шмелёвой. Он глядел не мигая. Лицо его постепенно покраснело и застыло, как маска. Шмелёва тоже сидела не двигаясь.
«Действует», – подумал Шурик и почувствовал какую-то дрожь в ногах. Сковородкин всё глядел, глядел и постепенно наливался краской. Вдруг Шмелёва тряхнула головой, повернулась назад, взяла резинку и стала быстро стирать. Гошка вздрогнул, оторопело оглянулся и что-то подрисовал в тетрадке. В это время к нему подошла Нина Дмитриевна:
– Что это, Гоша? Мы рисуем не чайник, а кофейник. Неужели он тебе кажется круглым?
Гошка поднял на учительницу красное лицо и часто заморгал.
– Надо рисовать, что видишь. А это что за хвосты? Нелепая фантазия, – сказала недовольно Нина Дмитриевна.
Сковородкин растерянно смотрел в тетрадь и сам не мог ничего понять. Действительно, у круглого чайника почему-то было два прямых хвостика.
– Это не кофейник и не чайник даже, а какая-то голова, – учительница сердито захлопнула тетрадь.
Гошка окончательно очнулся. Это действительно была голова. Оли Шмелёвой. Сама собой получилась. Ребята смеялись. Пусть посмеются. Гошка потерпит. Он не скажет, конечно, почему это вышло. Не скажет даже, что, в общем, правильно вышло: и он рисовал, что видел.
Целую неделю Сковородкин занимался гипнозом. И что же? Шмелёва стала оглядываться в его сторону. Поддаётся! Однажды она передёрнула плечами и спросила:
– Что уставился?
В другой раз показала язык. Ничего, Гошка потерпит. А как-то пришла раньше других, уселась на последнюю парту и что-то писала. Когда кто-то вошёл, смяла листы и убрала.
Сковородкин стоял за шкафом и наблюдал. Его то в жар бросало, то в холод. Когда было уже много ребят, он незаметно вышел и, оттеснив Шмелёву в угол, прямо сказал:
– Шурша шагами, швырнул шпагу швейцару.
– Да ну тебя! – и убежала.
Гошка опять подошёл к ней и прошептал зловещё:
– Шамбабамба.
– Сам шамбабамба! – и даже не дрогнула.
Сковородкина это озадачило. Тогда он решил достать записки, которые спрятаны у неё в фартуке. Тайные, конечно, записки. Тогда ей некуда будет деваться. На уроке он обдумывал план. Может, затеять драку? Или придумать игру, в которой надо выворачивать карманы?
– Сковородкин, – сказала учительница. – Что с тобой случилось?
– Мне к доске?
– Нет, не к доске. Что случилось, спрашиваю. Ты плохо слушаешь.
– Ничего, Нина Дмитриевна.
– Тогда будь внимательнеё.
Сковородкин стал внимательнее и заметил, что Миша Капустин что-то украдкой пишет. «Странно, – подумал Гошка. – Чего это у нас все прячут?» На перемене он подошёл к Капустину.
– А ты не играешь? Мы давно играем. – Миша показал листок. «Пекинский поп посетил парикмахерскую. Парикмахер попался плохой, подстриг плешиво. Парикмахер получил подзатыльник, потом полетел под помойку. Попу прокричал: «Плати пятьдесят пятаков, паршивец!»
– Понял? – спросил Миша. – Все слова должны на одну букву начинаться. На «п» много слов, а на некоторые мало. Понял?
Сковородкин, кажется, понял. «Шпион шпионил… Шурша шагами, швырнул шпагу…»
– Шурша шагами – это тоже твоё?
– Ага. Ты читал? Вот на «ш» очень трудно.
– А что это «Шамбабамба»?
– А это так.
Ничего себе так. Вот дать бы подзатыльник, чтоб полетел под помойку… или как там?
– Ну, а Шмелёва при чём?
– Да ни при чём, – засмеялся Капустин. – На «ш» просто.
Тьфу ты! Шамбабамба. Такая шамбабамба, что лучше никому не рассказывать.