Почти следом за Дорс к Селдону забежала Манелла.
— Прости, Гэри, что я спрашиваю, но скажи мне, что говорила тебе Дорс?
— Ничего особенного. Про сон Ванды.
Манелла закусила губу.
— Я так и знала. Ванда сказала мне, что Дорс расспрашивала её. Почему она не оставит ребенка в покое? Можно подумать, что увидеть плохой сон — это прямо-таки преступление.
— Понимаешь, — успокаивающе проговорил Селдон, — речь шла о том, что Ванда кое-что запомнила из того, что ей приснилось. Я не знаю, она сама говорила тебе об этом или нет, но, похоже, она во сне услыхала слова «смерть» и «финики».
— Гм-м-м… — нахмурилась Манелла, но довольно быстро улыбнулась и сказала: — Думаю, это ерунда. Ванда сходит с ума по финикам и ждёт, что они обязательно будут на праздничном столе. Я ей обещала позаботиться об этом, так что она ждёт не дождётся.
— Значит, если она услышала, как кто-то говорит о чём-то, по звучанию напоминающем слово «финики», у неё в уме это слово превратилось бы в сами финики?
— Конечно. Почему бы и нет?
— Раз так, что же в таком случае она могла бы на самом деле услышать? Должна же она была что-то услышать, чтобы ей послышалось «финики»?
— Совершенно не обязательно. Но почему мы уделяем такое большое внимание сну ребенка? Прошу тебя, я больше ничего не хочу слышать об этом. Ну просто сил нет!
— Согласен. Я постараюсь уговорить Дорс оставить эту тему — по крайней мере, с Вандой.
— Хорошо. И учти, мне всё равно, что она — бабушка Ванды. Я, если на то пошло, её мать, и самое главное — то, чего я хочу.
— Несомненно, — кивнул Селдон и посмотрел вслед Манелле.
Вот ещё задача — бесконечная вражда двух женщин…
Тамвилю Элару было тридцать шесть лет. К работе над Психоисторическим Проектом Селдона он приступил в качестве старшего математика четыре года назад. Он был высок, худощав, с вечной хитринкой в прищуренных глазах и жутко самоуверенный, причём даже не пытался этого скрывать.
Волосы у Элара были каштановые, волнистые, густые и длинные. Смеялся он часто и громко, но это никак не отражалось на его способностях к математике.
До начала работы над Проектом Элар был сотрудником университета сектора Западная Мандана, и Селдон всякий раз, вспоминая о том, как Элар впервые появился в Стрилинге, не мог сдержать улыбки — дело в том, что Юго Амариль отнесся к новому математику с нескрываемым подозрением. Хотя, честно говоря, Юго мало к кому относился без подозрений. Видимо, думал Селдон, в глубине души Амариль считал, что психоистория должна оставаться частной собственностью его и Гэри.
Но теперь, по прошествии четырёх лет, даже Амариль был вынужден признать колоссальный вклад Элара в общее дело и то, что собственная работа Амариля за счёт этого вклада стала намного легче.
— Разработанная им методика избежания хаотичности уникальна и удивительна, — сказал Амариль. — Больше никто в Проекте до такого не додумался. А мне так и вообще ничего подобного в голову не приходило, и тебе, кстати, тоже, Гэри.
— Ну, — пожал плечами Селдон, — вот уже нечему удивляться. Я уже не мальчик.
— Вот только… — пробормотал Амариль, — если бы он так громко не хохотал.
— Тут ничего не поделаешь. Всякий смеется по-своему.
На самом деле и Селдону было не просто смириться с достижениями Элара, с его потрясающим открытием. Как это обидно, как унизительно, что он сам не додумался до того, что теперь именовалось ахаотичными уравнениями! То, что Селдон не придумал, как создать электрофокусировщик, его вовсе не волновало — это, в конце концов, не было его специальностью. А вот об ахаотичных уравнениях ему как раз подумать следовало бы — если не вывести их, то хотя бы подумать о возможности их выведения.
Обида была так сильна, что Селдон решил сам себя уговорить. В конце концов, кто разработал фундаментальные основы психоистории? Он, Селдон. Ведь ахаотичные уравнения самым естественным образом вытекали из этих основ. Смог бы Элар проделать то, что проделал Селдон, тридцать лет назад? Нет, не смог бы — в этом Селдон был убеждён. И таким ли уж выдающимся было открытие Элара, сделанное, так сказать, на всем готовеньком?
