Неуверенность на лице Лувуа сменилась досадой.
– Господин Маршаль, прежде чем говорить со мной, я все-таки рекомендую вам задать ваши вопросы его величеству.
– Я – глаза и уши его величества, – заявил Фабьен. – Я говорю со всеми, с кем считаю нужным.
– Это я помню. Но беседа с королем сэкономила бы вам время.
– Вы обсуждали с ее высочеством Генриеттой ее поездку в Дувр?
– Нет.
– Но вы сомневались в успехе этой миссии.
– Сомневался, и свои сомнения открыто высказывал его величеству.
– А вы вообще согласны хотя бы с одним замыслом его величества?
– Я согласен с большинством замыслов короля.
Маршаль чувствовал, как в нем закипает бешенство.
– Тогда почему вы постоянно позволяли себе во всеуслышание критиковать короля?
– Потому что я попросил его об этом.
Фабьен чуть не подпрыгнул. У двери кабинета стояли король и Бонтан. Лувуа стал подниматься со стула, но Людовик положил ему руку на плечо, позволяя сидеть.
– Ваше величество… – пробормотал обескураженный Фабьен.
– Дорогой Маршаль, вы усердны и исполнительны, – сказал король. – Но в данном случае вы весьма ошиблись.
– Да, Фабьен, вы ошиблись, – подтвердил Лувуа. – Король поручил мне играть роль критика и заговорщика. Роль, которая мне совсем не по нутру.
– Но вы играете ее с блеском, – улыбнулся король.
– Теперь понимаю, – смущенно произнес Фабьен. – Вы служите… липкой бумагой для ловли мух.
– Время от времени каждый из нас бывает чем-то недоволен, – сказал Лувуа. – Но я умею отличать просто недовольных от тех, кто что-то замышляет против его величества.
– Лувуа отнюдь не отбивает у вас хлеб, Маршаль, – продолжал король. – Вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями. Но я предпочитаю черпать воду из двух источников. И что не менее важно, будучи честным критиком, Лувуа нередко говорит правду.
Военный министр кивнул:
– Должен признаться: поначалу я не верил в Версаль. Но я всегда верил в моего короля.
– Я это ценю. Вы с Маршалем– как два ангела у меня за плечами, – признался Людовик.
Фабьен улыбнулся, но одно слово прочно застряло у него в мозгу. «Ангелы. У меня ведь что-то было связано с ангелами. Вот только вспомнить не могу».
– Господин Лувуа, примите мои извинения. Я восхищен вашими действиями.
– Равно как и я восхищаюсь вашими, – ответил Лувуа, пожимая ему руку. – А теперь давайте поскорее найдем это ядовитое отродье и спустим с него шкуру.
– Или с нее, – добавил Фабьен.
Король, Лувуа и Маршаль вышли из кабинета. За ними вышли Бонтан и гвардейцы. Фабьен поднимался по винтовой лестнице, продолжая мысленно повторять: «Ангел. Ангел. Ангел».
И вдруг он вспомнил, а когда вспомнил, его глаза широко распахнулись.
– Ваше величество!
Король обернулся.
– Ваше величество, однажды вы высказали просьбу.
– Его величество не позволял вам говорить, – нахмурился Бонтан.
Но Фабьену было все равно.
– Вы говорили, что хотели бы посмотреть в лицо тем, кто убил семью Партене. Полагаю, одного я могу показать вам прямо сейчас.
В салоне не сразу заметили появление короля. Болезнь Генриетты не заставила придворных отказаться от привычных развлечений.
– Выйдите отсюда все! – громким голосом потребовал король.
Карточная игра замерла. Смолкли разговоры и сплетни. Собравшиеся смотрели на короля и нескольких гвардейцев.
– Когда все выйдут, никого в салон не пускать! – приказал гвардейцам король.
Недоумевающие придворные побросали карты, отставили недопитые бокалы и потянулись к выходу, обмениваясь беспокойными взглядами. Монкур, намеренно отстав от герцога Кассельского, шел в общем потоке. Он был уверен в себе, о чем свидетельствовала его улыбка.
– Не торопитесь, Монкур, – вдруг сказал ему король.
Монкур послушно остановился. Салон уже опустел. Взгляд Людовика был холоден, но даже сейчас перемена в поведении короля не насторожила бывшего опального придворного. Эту угрюмость Монкур объяснил себе болезнью Генриетты.
– Ваше величество, сегодня я весь день молился о выздоровлении ее высочества, – сказал Монкур, кланяясь королю.
– Думаете, Бог вас услышал?
– Этого, ваше величество, я не знаю, но склонен думать…
Людовик приблизился к Монкуру. Его голос был угрожающе спокоен.
