— Ваше величество, во вверенном мне подразделении покой и умиротворение!
Начальник царской охраны генерал Черевин, покачивающий детскую коляску, в своём военном мундире выглядел чрезвычайно необычно, что вызвало у государя искренний хохот. Петр Александрович нисколько не смутился, лишь отдал честь, как подобает в этом случае, и отступил в сторону.
— Милый, наконец-то… — От стайки женщин в светлых платьях отделилась миниатюрная фигура императрицы.
В свои тридцать пять лет Мария Фёдоровна хрупкостью телосложения по-прежнему уверенно давала фору многим юным барышням при дворе, что для них являлось предметом тайной зависти. Шутка ли — государь своими руками мог почти сомкнуть пальцы на ее осиной талии. И это притом, что императрица родила в шестой раз.
— Минни[46], дорогая, уж прости меня. Пришлось в Аничковом заночевать, совсем застрял с этими послами, докладами и отчётами. Как вы тут без меня? — Александр поцеловал свою обожаемую императрицу, для чего ему пришлось сильно нагнуться, а самой Минни — приподняться на цыпочки.
Все присутствовавшие при этой трогательной сцене как бы невзначай разошлись в стороны, предварительно замерев в почтительном поклоне. У каждого нашлось срочное дело. Фрейлины сразу вспомнили о каких-то своих недосказанных новостях, казаки, прищурив взгляд, внимательно осматривали окрестные кусты, будто и не догадывались, что за ними их сослуживцы образовывали вторую линию пикетов, а лакеи застыли в каменных позах, разглядывая медленно плывущие над Гатчиной кучевые облака.
Только генерал Черевин опять взялся за ручку коляски и подвёл её поближе к государю.
— Саша, если бы не Пётр Александрович, то мы бы, конечно, имели поболее свободы в своём же доме. Он же просто деспот, этот наш генерал! — Мария Фёдоровна звонко рассмеялась, приложив свою маленькую ручку к плечу жизнерадостного усача.
— Зато душа моя спокойна, когда Пётр Александрович рядом с вами, — сказал царь, округляя букву «о» до той степени, как это делают священнослужители при чтении молитвы.
Эта особенность речи императора вкупе с простецкой одеждой, ношенной, как правило, много лет, совершенно лишала Александра Александровича августейшего лоска, присущего европейским монархам. А на фоне его грациозной, общительной, обаятельной жены внешний контраст между супругами достигал размера пропасти.
Комплимент в свой адрес генерал воспринял сдержанно, лишь благодарно кивнув в ответ. Легкомысленное отношение к собственной безопасности, к безопасности семьи не так давно уже привело к трагедии в доме Романовых, и Александр Александрович извлёк из этой ошибки уроки. Нет, он не заперся в Гатчине и не окружил себя каменными стенами, как в Кремле. Он поручил дело Черевину, который проявил все свои сильные стороны в организации охраны. Случайных людей с государем теперь оказаться не могло. В первое время даже Победоносцеву приходилось испрашивать время для аудиенции и чётко следовать инструкциям генерала.
За это рвение и преданность император приблизил к себе Петра Александровича, насколько это было возможно, а недоброжелатели дали генералу презрительную кличку «денщик».
— Представляешь, Саша, Пётр Александрович таки сыскал нужную кормилицу для Оленьки! — восторг Марии Фёдоровны каким-то волшебным образом передался новорождённой девочке, которой и месяца не исполнилось. Из коляски, завешенной воздушным тюлем, раздался едва уловимый писк, похожий на звук, издаваемый потерявшимся котёнком.
Минни откинула занавеску и осторожно, но уверенно, как подобает опытной матери, взяла дочь на руки. Ощутив на своих пухленьких щёчках тепло солнечных лучей, только что проснувшаяся девочка недовольно поморщилась, сделала открытым ртом глубокий вдох и со всей искренностью и возможной силой детского организма чихнула, брызнув отцу прямо на бороду.
— Ай, яй! Разве можно так с его величеством! — Минни умилённо укорила несмышлёную дочь, а самый счастливый из всех петербургских отцов только поправил усы и поцеловал дочь в маленький красный носик.
— Как и велели, ваше величество, кормилица как две капли воды похожа на её величество. Стройна, правда не настолько, но лицом — вылитая копия! Так что… — Довольный собой Черевин сиял, словно новая монета. — Великая княжна Ольга Александровна подмены-то и не заметит!
