Суббота в подготовке скрипача была отведена для работы с порохом. Справедливости ради стоит заметить, что первые шесть недель Игнацио заменял его обычным речным песком. До обеда Джованни изучал чертежи разных хитроумных приспособлений, способных оторвать кисть руки, всю руку или разорвать жертву в клочья. Всё зависело от настроения монаха. Каждую неделю юноша изучал новую конструкцию, которую он должен был в мастерской воспроизвести с помощью подручных средств. Изредка Игнацио вывозил своего ученика в горы, где они под видом охоты стреляли из разных ружей и пистолетов. Это упражнение доставляло скрипачу наибольшее удовольствие. Только в этот день он мог покинуть резиденцию генерала, и каждый раз Игнацио заставлял его проявлять фантазию и скрывать свою внешность разными париками, накладными усами, бородами и бровями.
Воскресенье Джованни посвящал скрипке. Из своей тесной комнаты с узким, словно бойница, окном, скрипач не выходил весь день. Он играл с таким упоением, что монах, приносивший ему три раза в день еду, каждый раз ворчал, что она так и не тронута.
Утром в один из апрельских выходных, когда деревья уже уверенно покрылись молодой зеленью листвы и просохли все дороги, Джованни был вынужден неожиданно прервать свои занятия музыкой. Визит генерала начался не с обычных расспросов об успехах, а с поручения:
— Выбирай себе образ, юноша. В конюшне ты найдёшь карету, телегу с хворостом и повозку зеленщика.
Игнацио стоял за спиной падре, облачённый в свою неизменную накидку с капюшоном. Руки его в перекрестье были сложены на груди, а ноги широко расставлены, будто он своей необычной позой хотел подчеркнуть значимость момента.
— У тебя месяц на подготовку к экзамену. — Голос генерала звучал чётко и громко, заставив Джованни собраться. Всё это время скрипач впитывал знания и даже не задумывался, что такой момент когда-нибудь настанет.
Бекс продолжил:
— Мы с тобой говорили как-то, Джованни, что месть должна доставлять жертве страдания, а не моментальную смерть. Совместим обе наши цели. Ты начинаешь мстить. И заодно проверим, чему ты научился. Твоя первая жертва — старший граф Каркано. Отец единственного оставшегося в живых сына. Того самого, из-за которого из нашего мира ушла твоя сестра. Пусть твой кровник почувствует боль одиночества. Пусть он испытает то, что ты переживаешь после смерти сестры.
Тело Джованни покрылось гусиной кожей. Каждый волосок на его руках поднялся, будто тело скрипача попало под порыв холодного ветра.
— Игнацио расскажет тебе, как добраться до замка графа. Там ты будешь к вечеру. Вот тебе пятьдесят чентезимо мелкими монетами. Я тебя никак не ограничиваю. Ни во времени, ни в выборе средств. В случае успеха будем считать, что ты достоин обучаться дальше. В случае провала ни под какими пытками ты не можешь раскрыть свою миссию. Следующий раз мы с тобой увидимся, когда ты расскажешь о том, как умер граф Каркано.
* * *
Джованни Ландино вернулся в резиденцию генерала четыре дня спустя. Его бутафорская борода торговца хворостом успела на обратном пути отклеиться из-за роста настоящей щетины. Два дня скрипач провёл под проливным дождём, укрываясь в своей телеге, полной веток, холщовой накидкой. Юноша почти не потратил деньги. Он предусмотрительно взял с собой солонину и много воды. Никакого вина или молока. Для долгого пребывания вдали от своего укрытия нужно иметь трезвую голову и крепкий желудок.
Телегу с хворостом и промокшего насквозь скрипача Игнацио встречал у ворот резиденции, которые он отворил лично. Монах тут провёл последние два дня. Он поручился генералу, что юноша вернётся.
Как только телега заехала во двор, Игнацио спросил у своего ученика единственное:
— Придумал?
Получив утвердительный кивок в ответ, монах задал следующий вопрос:
— Кинжал?
Джованни отрицательно покачал головой:
— Нет. Скрипка и мои старые лохмотья с ботинками.
Четверг и пятницу Джованни Ландино готовился к исполнению задуманного. Игнацио не задал ни единого вопроса. Он лишь подавал колбы с растворами и сушёные травы. Для себя монах отметил, что план скрипача либо полностью провальный, либо слишком изощрённый. Зелье, которое скрипач изготовил, не могло стать смертельным. Оно могло доставить нестерпимую боль, но никак не убить. Монах, однако, не сказал ни слова о своих сомнениях, он следил за действиями своего ученика.
