— Черт тебя дери! Гляньте, волосы как у девчонки! Скажи, малыш, зачем у мамки кушак взял?
— Это твоя сестренка для меня украла! — вдруг ответил Джорджи, притормаживая. — Сперла с нашей веревки, пока белье сушилось, и отдала мне.
— Иди постригись! — разъярился приезжий. — И у меня нет сестры!
— Знаю, что дома нет. Я про ту, что в тюряге.
— А ну-ка слезай с пони!
Джорджи соскочил на землю, а его противник спустился с ворот преподобного мистера Смита — но сделал это со стороны двора.
— А ну выходи, — сказал Джорджи.
— Щас! Сам сюда топай! Да я тебе…
Вызов накликал беду, потому что Джорджи тут же перепрыгнул забор, — четыре минуты спустя миссис Мэллох Смит, услышав возню во дворе, выглянула в окно, взвизгнула и бросилась в кабинет пастора. Мистер Мэллох Смит, мрачнобородый методист, вышел на улицу и увидел, как юный Минафер энергично готовит гостящего в доме племянника к роли центральной фигуры в живых картинах, представляющих какое-нибудь побоище. Приложив немалые физические усилия, мистер Смит всё же сумел дать племяннику возможность убежать в дом, ведь Джорджи был вынослив, и быстр, и, как всегда в таких делах, невероятно упорен, но священнику, после эпической мощи потасовки, наконец удалось оторвать его от врага и потрясти за плечи.
— А ну перестань, ну же! — ожесточенно орал Джорджи, вырываясь. — Кажись, ты не понял, кто я!
— Всё я понял! — отрубил разозленный мистер Смит. — Я знаю, кто ты, и знаю, что ты позоришь свою матушку! Ей должно быть стыдно, что она позволяет…
— Заткнись и не говори, что моей маме должно быть стыдно!
Вскипевший мистер Смит был не в силах закончить разговор с достоинством.
— Ей должно быть стыдно, — повторил он. — Женщина, которая разрешает такому паршивцу, как ты…
Но Джорджи уже добежал до своего пони и уселся верхом. Прежде чем пуститься в свой обычный галоп, он опять прервал преподобного Мэллоха Смита, закричав:
— Жилетку одерни, ты старый козел, понял? Поправь жилетку, утри нос — и катись ко всем чертям!
Такая преждевременная зрелость менее необычна, даже среди отпрысков Богачей, чем представляется многим взрослым. Однако преподобный Мэллох Смит столкнулся с подобным впервые и поэтому рвал и метал. Он тут же настрочил письмо матери Джорджи, в котором, взяв в свидетели племянника, описал преступление, и миссис Минафер получила послание раньше сына. Когда мальчик пришел домой, она с горестным выражением лица прочитала письмо вслух:
Дорогая мадам,
Ваш сын послужил причиной прискорбного происшествия в нашем доме. Он совершил неоправданное нападение на моего малолетнего племянника, приехавшего в гости, и оскорбил его грязной руганью и недопустимыми измышлениями о том, что некоторые дамы из его семьи пребывают в заключении. Затем он пытался заставить своего пони лягнуть ребенка, которому недавно исполнилось одиннадцать, тогда как ваш сын много старше и сильнее, а когда мальчик предпринял попытку скрыться от унижений, он преследовал его, перейдя границы моей собственности, и нанес ему жестокие побои. Когда я приблизился к ним, ваш сын начал намеренно оскорблять и меня, закончив богохульным пожеланием "катиться ко всем чертям", которое слышала как моя жена, так и наша соседка. Я искренне верю, что подобную невоспитанность следует излечить — как ради деловой репутации, так и ради доброго имени семейства, к коему принадлежит столь непокорное дитя.
Пока она читала, Джорджи беспрерывно бурчал что-то, а когда закончила, произнес:
— Старый врун!
— Джорджи, нельзя говорить "врун". Разве в этом письме неправда?
— Сколько мне лет? — спросил Джорджи.
— Десять.
— Видишь, а он пишет, что я старше мальчика, которому одиннадцать.
— Это так, — сказала Изабель. — Пишет. Но разве здесь всё неправда, Джорджи?
Джорджи почувствовал, что прижат к стенке, и промолчал.
— Джорджи, что из этого ты делал?
— Ты о чем?
— Ты сказал, ну, ему… Ты сказал ему "катиться ко всем чертям"?
Джорджи на миг нахмурился, но вдруг просиял:
— Слушай, мам, дед ведь об такого старого сказочника даже ног не вытирать не станет?
— Джорджи, нельзя…
— Я говорю, никто из Эмберсонов с ним связываться не будет, разве нет? Он же с тобой даже не знаком, так ведь, мам?
