Великая Парагвайская война - страница 70

Однако помощь все не шла, а парагвайцам, чтобы заглушить голод, приходилось есть траву, листву с деревьев и ружейное масло. Разумеется, это не помогало, а лишь вызывало болезненные спазмы. Примерно через неделю окруженные начали умирать. Некоторые стрелялись, чтобы прекратить мучения, другие по ночам выбирались из леса, сдаваясь поодиночке.

Прошло еще несколько кошмарных дней. Наконец, 5 августа Мартинес, ослабевший настолько, что едва мог говорить, еле слышно приказал всем способным держаться на ногах выходить из леса с белыми флагами. Вышли немногие, но от них союзники узнали, что сопротивляться больше некому.

Солдаты альянса прочесали лес, то и дело натыкаясь на жуткие картины: похожие на скелеты, но еще живые люди тут и там лежали рядом с трупами, часть из которых уже начала разлагаться. Живых вместе со сдавшимися ранее насчитали 1334 человека: 1238 мужчин и 96 женщин. Сколько из них умерло в последующие дни, неизвестно, но наверняка немало.

Умаиту союзники заняли еще 26 июля. Там они обнаружили более 180 различных орудий, а также – большие запасы неизрасходованных ядер и бомб. Примерно 120 пушек парагвайцы перед уходом вывели из строя, заклепав стволы или затравочные каналы. Но остальные, по словам бразильцев, были пригодны к немедленному применению.

Столь богатые трофеи достались альянсу в первый и последний раз, поскольку парагвайцам так и не удалось возместить утраченное, и захватывать было просто нечего. В дальнейшем численность артиллерийского парка парагвайской армии не превышала нескольких десятков стволов.

Парагвайские пушки, захваченные в Умаите

Пока на крайнем юге Парагвая разыгрывался последний акт умаитской драмы, в лагере Сан-Фернандо происходили не менее драматичные события.

10 июля Лопес собрал своих приближенных и неожиданно для всех объявил о раскрытии обширного заговора «против правительства и народа Парагвая», в котором замешан ряд высших чиновников и военных, включая министра финансов Сатурнио Бедойю, государственного канцлера Хосе Бергеса, генералов Висенте Барриоса и Хосе Мария Бругеса, а также Бениньо Лопеса – младшего брата самого президента.

По словам диктатора, заговорщики планировали убить его, передать власть Бениньо и вместе с ним заключить позорный капитулянтский мир. Готовя измену, они вели тайные переговоры с главнокомандующим сил альянса герцогом Кашиасом через американского посланника Чарльза Уошборна.

На переговорах было согласовано, что к моменту планируемого убийства Франсиско Солано Лопеса бразильские войска во главе с Кашиасом подойдут к Сан-Фернандо, чтобы принять у нового президента Бениньо Лопеса капитуляцию парагвайской армии. Обо всем этом маршалу, опять же, по его словам, рассказала служанка одного из обвиняемых, подслушавшая их ночную беседу.

Хотя в сложившихся обстоятельствах заговор, в принципе, был вполне возможен, данные обвинения выглядели полным абсурдом, так как Уошборн, безвыездно живший в Асунсьоне под постоянным надзором службы безопасности, просто физически не мог поддерживать связь с Кашиасом, находившимся в 300 километрах от него, да и к тому же – по другую сторону линии фронта. Тем не менее, все слушатели речи Лопеса после некоторого замешательства единодушно высказались за немедленный арест и суровое наказание изменников.

Никто не выразил и тени сомнения в правдивости навета, хотя все лично знали обвиняемых на протяжении многих лет, а некоторые – буквально с раннего детства. Очевидно, ими руководил страх самим попасть в «черный список», однако далеко не всех это спасло от расправы.

В частности, особое рвение проявил парагвайский епископ Антонио Паласиос, заявивший, что заговорщиков необходимо «предать карающему мечу». Бедняга не знал, что очень скоро его тоже причислят к заговору, а карающий меч опустится и на его голову.

Неизвестно, поверил ли сам Лопес в рассказ служанки или же ему просто был нужен повод для ликвидации тех, в чьей абсолютной преданности он сомневался, а заодно и тех, кто по той или иной причине вызывал у него антипатию. Возможно также, что служанка, которую никто не видел и чье имя осталось тайной, была лишь порождением больной психики диктатора, демонстрировавшего все более явные симптомы паранойи.