— Личному врагу… — эхом повторил Ксеон, — нда…
И уже уверенно сел на тюфяке.
Боль ушла, на ее место пришло неистовое желание что-то делать, предпринимать… Убраться из этой протухшей, мерзкой дыры под названием замок Энц.
Ксеон с силой провел пальцами по лицу. Способность мыслить возвращалась, и это радовало.
— Хорошо, что ты тогда выжил, — сказал он, — правда, я… постоянно вспоминал о тебе.
— Выжить было непросто, ваше высочество.
— Полагаю, тебя взяла наша драгоценная инквизиция?
— Верно, — Эльвин прошелся по камере, — и это не самые лучшие мои воспоминания, если вы понимаете, о чем я.
— Понимаю, — он выразительно ткнул пальцем в ошейник.
— Сперва я отбывал наказание в Эльбаррасе, — глухо сказал Эльвин, — это очень… обидно… осознавать, что днем раньше ты был богат, знатен и перед тобой открывались все двери, а теперь ты — куча дерьма, на которую, не задумываясь, наступает смотритель тюрьмы. Я был лишен всех титулов и званий, магической степени по целительству. Но вел себя примерно, за что его величество помиловал меня и отправил в ссылку. В замок Энц.
— Меня во всем винишь? — прямо поинтересовался Ксеон.
— Да вы-то тут при чем? — и снова ничего не прочесть в глазах, — вы ж меня к себе цепями не приковывали, я сам пошел. Потому что считал, что наделять механоидов подобием жизни, отбирая при этом свободу, противно закону Всеблагого.
— А сейчас как полагаешь?
Эльвин остановился напротив светильников. Ксеон только и мог, что пялиться в его широкую спину. Предпочел бы смотреть прямо в глаза, чтобы понять наконец, друг или враг перед ним, но — не в том был положении, чтоб приказывать.
— Мои взгляды не изменились с тех пор, — ответил Эльвин, помолчав.
— Это хорошо, — сказал Ксеон, — потому что мои тоже остались прежними.
Эльвин резко крутнулся на каблуках, бросил раздраженно:
— Но это не значит, ваше высочество, что я кинусь снимать с вас ошейник.
— Я и не просил бы. Я ведь знаю, что Аламар постарался сделать так, что любой, кто его расстегнет, получит такой заряд магии контролера, что мало не покажется. Наверняка все здесь уже об этом осведомлены, э?
— Чета Эрве точно в курсе. Наверняка мастер Нирс передал им предписания.
— Хм.
И мысли отчего-то снова вернулись к служанке.
Вряд ли ей кто-то счел нужным что-либо объяснять.
И точно так же вряд ли она бросится расстегивать кожаный ремешок, испещренный символами заклинания…
Но выход всегда есть. И с этим он тоже что-нибудь придумает.
Внезапно повеселев, Ксеон поднялся на ноги, похрустел позвонками, потягиваясь. Ему на миг померещилось, что лицо Эльвина исказилось ненавистью, но потом понял, что игра теней. На благородной, весьма породистой физиономии Эльвина была написана преданность идее. Это было хорошо. Нет. Это было прекрасно! Как здорово, что есть те люди, которые верят в то, что принц Ксеон желает следовать законам Всеблагого и избавить несчастных механоидов от горькой участи! Этакий герой, борющийся за свободу несчастных угнетенных созданий.
Ксеон прошелся по камере, остановился напротив Эльвина и искренне сказал:
— Мне жаль, что с тобой так все вышло. Правда, жаль. Но мы все рисковали. Видишь, и я теперь здесь. Но ты хотя бы свободно перемещаешься по острову, а я…
Эльвин ухмыльнулся.
— Мастер Аламар оставил предписания на ваш счет. Очень скоро вам будет позволено выходить на прогулку. И — повторюсь — я вас ни в чем не виню. У меня ведь тоже есть голова на плечах.
«Кочан капусты у тебя на плечах, а не голова», — подумал Ксеон, а вслух… В общем, ничего не сказал, сдержанно улыбнувшись и похлопав товарища по плечу.
— Не знаю, что бы делал без твоей настойки, — откровенно признался Ксеон. Потер ладони, — ну что ж, надо написать письмо драгоценному папаше.
Эльвин понимающе кивнул.
— Пишите, ваше высочество. Завтра утром отправим.
И, кивнув на прощание, двинулся к выходу.
— Эй, — уже на пороге окликнул его Ксеон, — но ты же ведь не думаешь, что мой дар — темный?
Эльвин замер, занеся ногу над порогом. Потом медленно обернулся.
— Темным объявляется дар, неугодный нынешнему правителю, — сказал он веско, — сегодня темный дар — менталиста, а завтра — целителя.
