Ведьма Пачкуля и сумасшедшие каникулы - страница 32

Лулу снова начала всхлипывать.

— Ну-ну, не расстдаивайтесь, — сказал Красавчик и похлопал ее по плечу. — На вас-то мы зла не деджим. Давайте, падни, покажите даме, что гоблины умеют себя вести. Постдойтесь, снимите шапки и извинитесь.

Гоблины покорно выстроились рядком и принесли официальные извинения. Лулу тряхнула волосами и немного повеселела, особенно после того, как Красавчик застенчиво признался, что он ее большой поклонник.

— Но отпустить мы вас не можем, — грустно сказал он. — Вы как бы часть Главного Аттдакциона.

— Я вам покажу главный аттракцион! — взревела Пачкуля. Она чуть не лопалась от ярости. — Я вас так отделаю, мало не покажется! Помяните мое слово! Я…

— Ути-пути, — дразнился Пузан, показывая Пачкуле нос. — Пдо закон не забыла часом?

— Я тебе такой закон щас устрою… — опрометчиво начала было Пачкуля.

Но тут, к счастью — или к несчастью, это с какой стороны посмотреть, кое-что произошло. Музыка, все это время бубнившая на заднем фоне, вдруг смолкла. Тишина — затем какой-то грохот. Все обернулись и посмотрели на гигантские ворота «Гобболенда». Ворота дернулись, приоткрылись чуток, застопорились, потом медленно, театрально распахнулись.

— Добро пожаловать, сэр, — сказала Ручища из будки. — Велено вас пропустить.

— Ну, вот он и настал, — сказал Красавчик, пыжась от гордости. Его еще никогда не называли сэром. — Наш момент славы. Заложники, встать. В «Гобболенд» шагом мадш! Тьфу ты, как там дальше-то…

— Че-то про левую и правую, не? — сказал Свинтус, почесав голову.

— Точно! Пошли, значит. Пдавой, пдавой, левой, пдавой, пдавой, левой, э-э… левой…

И — кое-как — они вошли в «Гобболенд».

А тем временем в Грязьеводске ведьмы отдыхали напропалую, пребывая в блаженном неведении о судьбе своих подруг. Вертихвостка, Крысоловка и Мымра сидели в шезлонгах на набережной и строчили открытки.

— Дорогая бабушка Мрачнильда, — писала Мымра. — Мы всем шабашем в отпуске. Веселимся на полную катушку. Вчера изваляли в водорослях демона-кукловода. Вот была потеха! Туту научилась кататься на водных лыжах. Шелупоня здорово загорел. Жалко, тебя тут нет. Всего наилучшего, твоя любящая внучка Мымра.

— Как пишется «отвратительный»? — спросила Крысоловка, грызя карандаш. — Хочу рассказать кузине Хитрунье про завтраки у этой Молотофф, — пояснила она.

— Откуда я знаю? Спроси у Грымзы, — сказала Мымра и прилепила на открытку марку.

— Неохота к ней соваться. Она застряла на один по горизонтали. Смотри-ка, близняшки идут. Здорово! Чего наловили?

— Мальков, — гордо сказала Бугага и подняла банку из-под варенья повыше. — Целых двух. Мы думаем, они близнецы. Мы заберем их с собой домой, правда, Гагабу? Будут долго и счастливо жить у нас на каминной полке. Мы назовем их Минни и Манфред.

— И который из них Манфред? — озадаченно спросила Мымра.

— Мы сами их пока не различаем, — призналась Бугага. — Когда приедем домой, Га свяжет Манфреду непромокаемый галстучек.

— А Бу сделает для Минни бантик, — поддержала Гагабу. — Мы на все руки мастерицы.

Сию интереснейшую беседу прервало появление Чесотки и Макабры-Кадабры в сопровождении Барри и Хаггиса. Ведьмы пребывали в страшном возбуждении — они нашли лавку, где продают бутерброды как-любят-ведьмы, с нормальными начинками вроде каши.

— Вот это другой разговор! — сказала Макабра. Она плюхнулась в шезлонг и со смаком откусила свой бутерброд с овсянкой. — Куда лучше, чем этот завтрак — точнее, его отсутствие. Кто-нибудь видел Тетерю?

— Все в постели валяется, — вздохнула Крысоловка. Ее угораздило поселиться в одной комнате с Тетерей, которая только и делала, что спала. — Ее не добудишься. Сирилу сегодня пришлось под ней пылесосить. Хозяйка вся изошлась по этому поводу.

— А Туту? — спросил кто-то.

— Ныряет с аквалангом, — сказала Чесотка.

Ведьмы задумались. Никто толком не знал, кто этот акваланг и какого лешего надо с ним нырять, — но в любом случае занятие очень в духе Туту.

— Пачкуля и Шельма не объявлялись? — поинтересовалась Чесотка. Все замотали головами. После завтрака эту парочку никто не видел.

— Небось заняты чем-то, — сказала Чесотка.