— Ты цел, Зап? — просипел Иссохнимон.
— Пока не пойму. А ты, Сохни?
— Вроде цел. Ползем дальше, к победе!
— Сбавьте скорость, шустрики! — Пачкуля наступила на волочившийся по земле конец иссохнимонского бинта. — А ну стоять! А не то я вас живо размотаю!
— Попались с поличным, — сказал Иссохнимон, приподнявшись и потирая локоть. — Убери ногу, Пачкуля. Некрасиво дергать мумию за бинты.
— Ничего и не попались, Сохни, — возразил Запеленатхет. — Мы за этот диван заплатили. Теперь он наш, Пачкуля!
— Нет, вы когда-нибудь слышали, — Пачкуля обращалась к Помёлке и Хьюго, — чтобы ходячий моток тряпья так нагло врал?
— За языком-то последи, — огрызнулся Запеленатхет. — Мы в свое время фараонами были, это тебе не хухры-мухры. Поуважительней надо к царям обращаться, Пачкуля.
— Не знаю, как к царям обращаются, — зловеще сказала Пачкуля, — зато знаю, как они разоблачаются. Сейчас я сяду на СВОЙ диван и послушаю, что вы мне скажете. У вас есть две минуты, чтобы изложить, что тут творится за моей спиной. Иначе домой пойдете голышом.
Запеленатхет и Иссохнимон переглянулись и пожали плечами.
— Ну-у-у-у, — протянул Запеленатхет. — В общем, джинн…
Глава четырнадцатая
Воссоединение
— Во дела, — сказал Гнус, качая головой. — Крепко же мы обмишулились.
— Кажись, я шапку потедял, — сказал Пузан. Последние минут пять он тщетно ощупывал свою голову и наконец пришел к выводу, что шапки там нет. Хотя не то чтобы это заинтересовало остальных гоблинов.
Они топтались в кустах у опустевшей стоянки для метел, грызли мятные леденцы и выясняли, почему их план провалился. Спор начался сразу после неудачной облавы и продолжался до сих пор.
— Я все равно считаю, это Красавчик виноват, — в сотый раз повторил вредный Обормот.
— Ага! Ага! — в сотый раз поддакнули Гнус, Свинтус, Косоглаз и Цуцик.
— Я чего думаю, может, я вообще ее сегодня не надевал? — рассуждал Пузан.
— Красавчик — обалдуй, — заключил Косоглаз. — Слышь, Красавчик? Ты обалдуй.
— Я уже сказал: видоват, — угрюмо пробормотал Красавчик. Он совсем упал духом и грыз большой палец, понуро сгорбившись под ежевичным кустом. — Это все от недвов.
— Надо было ее порубить топодом, — твердил свое юный Цуцик. — Я сдазу сказал: давайте порубим ее топодом. А, Пузан?
Но Пузан все не мог успокоиться из-за своей шапки. Его мучило ужасное подозрение, что шапка свалилась с него на стоянке и теперь лежала там в лунном свете, на всеобщем обозрении. (Непременное условие провала секретной гоблинской операции — оставить, по меньшей мере, одну очевиднейшую улику.)
— Надоело мне тут сидеть, — вдруг сказал Обормот. — Я замедз. Домой хочу.
— Я тоже замедз. Шапки-то нету, — отозвался Пузан, показывая на непокрытую шишковатую голову. Никто не обратил на него внимания. Тогда Пузан схватил Цуцикову шапку и напялил на себя. Цуцик, само собой, не одобрил такое поведение. Завязалась потасовка. Остальные присоединились — но больше по привычке, чем от души.
Потом Свинтус достал леденцы, и драка прекратилась. Гоблины немного посидели молча, дыша мятой на замерзшие пальцы и стараясь не думать об утомительной дороге домой.
Тут-то и произошло первое появление на стоянке Макабры-Кадабры (интуиция ее редко подводила). Ведьму так поразило отсутствие метел, что она не заметила гоблинов в кустах. Зато Макабра заметила Пузанову шапку. Она ринулась к ней с победным кличем, схватила и галопом ускакала прочь.
— Откель шум такой? — спросил Свинтус. — Как будто копыта стучали.
— Небось белка, — авторитетно сказал Косоглаз. — Сходи глянь, Цуцик.
Цуцик пополз по кустам. Он заблудился, долго искал дорогу обратно, а когда вернулся — остальные уже дрыхли. Цуцик пожал плечами и присоединился к спячке.
Тем временем Макабра вернулась на стоянку поискать, нет ли других улик. И как только она их сразу не увидела! Храпят во всю пасть прямо на месте преступления и мерзко дышат мятой. Вокруг валялись улики, ясно указывавшие на то, что гоблины затевали массовое похищение метел. Самих метел при этом нигде не было.
Макабра от волнения обхватила себя руками. Она спешилась и на цыпочках подкралась к спящим гоблинам.