В очень плохих условиях мы просуществовали два года. Но настроение у всех нас было великолепное, немало замечательных научных событий произошло здесь вопреки обстановке, не соответствующей требованиям научной работы. Оборудование и материалы, нужные для исследований, оказалось получить легче, чем лабораторное помещение.
Основной задачей новой лаборатории было изучение вопроса о влиянии радиоактивных излучений на наследственность организмов, чтобы дать качественные и количественные прогнозы о возможных поражениях наследственности человека.
В лабораториях по радиационной генетике всего мира работали в это время на модельных объектах, в первую очередь на мышах, дрозофиле и других организмах. В США был организован Оак-Риджский биологический центр и много других лабораторий, в Англии возник крупный Харуэловский центр, где радиационная генетика заняла большое место. Атомная комиссия США предоставила немало денег на развитие этого рода исследований.
Казалось бы, что в этих условиях Т. Д. Лысенко и его сторонники должны были пересмотреть свои позиции. Этого, однако, не произошло. Столкновения между нами продолжались. Острая встреча, например, состоялась в 1956 году на заседании редакции альманаха "Наш современник". Эту встречу организовал член редколлегии журнала О. Н. Писаржевский. Помню, как не хотелось мне идти на это заседание. Я сильно запаздывал. О. Н. Писаржевский на машине приехал ко мне на Брестскую, заставил одеться и поехать к ним на заседание редколлегии. Когда мы с ним вошли в кабинет редактора, там сидели Т. Д. Лысенко, А. А. Авакян, И. Е. Глущенко, И. И. Презент, В. В. Сахаров, Ф. В. Турчин, И. А. Халифман, Я. Ф. Кучеренко, писатель В. Сафонов и другие. Как только Т. Д. Лысенко увидел, кого им пришлось ждать, он резко встал и, не сказав ни слова, вышел из кабинета.
Дискуссия началась выступлением О. Н. Писаржевского. Он призвал обсудить, какие новые сдвиги появились в биологии и как они будут влиять на жизнь и на практику. А. А. Авакян, И. Е. Глущенко, И. И. Презент, И. А. Халифман, В. Сафонов отстаивали верность учения Т. Д. Лысенко. Им возражали Ф. В. Турчин, В. В. Сахаров и я.
Это была, собственно, первая дискуссия по вопросам биологии на новом этапе. В своем выступлении я привлек внимание слушателей к ряду новых вопросов и остро поставил вопрос о значении нового развития радиационной генетики. Отвечая на реплику И. Е. Глущенко, я заявил: "Вы вместе с Т. Д. Лысенко, А. А. Авакяном, И. И. Презентом и другими оказались слепы в вопросах, поставленных перед биологией проблемами использования атомной энергии. Мы вступаем в атомный век, перед нами встают задачи мирового значения о возможном повреждении наследственности человечества в случае повышения ионизации в среде, проблемы радиационной селекции, общие проблемы радиобиологии и радиомедицины. Все эти вопросы не могут решаться без объединения методов биологии с методами физики и химии. Роль науки в этих вопросах стремительно растет и уже выросла до громадных размеров. Чем же в эти решающие годы были заняты вы, товарищи? Вы монотонно повторяли, что радиационная селекция - это не путь прогрессивной науки. Вы старались не допустить развитие радиационной и экспериментальной генетики в нашей стране".
Но в это время наша лаборатория радиационной генетики была уже организована и трудилась. Я. Л. Глембоцкий и М. Л. Бельговский изучали влияние лучей Рентгена, гамма лучей, нейтронов и протонов на наследственность дрозофилы, Г. Г. Тиняков и М. А. Арсеньева - на хромосомах мышей, Б. Н. Сидоров и Н. Н. Соколов - на хромосомах растительных клеток. Вскоре в этих работах были получены интересные факты с помощью как генетических, так и цитогенетических методов.
Однако при нашей слабой материальной базе надо было придумать что-то такое, что сразу бы обеспечило качественный скачок в самой постановке проблемы. Дело в том, что оценка повреждающего эффекта радиации на хромосомы и гены человека делалась с помощью экстраполяции, исходя из данных, полученных на модельных организмах, таких, как дрозофилы и мыши. Но здесь уже был пережит большой конфуз. Вначале эта оценка делалась исходя из данных, полученных на дрозофиле. Когда в Оак-Риджском центре провели огромные по масштабам опыты с сотнями тысяч мышей, выяснилось, что хромосомы и гены мышей в 20 раз более чувствительны к действию радиации сравнительно с генетическими структурами дрозофилы. Это резко изменило возможную картину ожидаемых повреждений наследственности у человека.
