— Ты, заморыш, гнида…
— Я вас не оскорблял… — тихо сказал Саня… и вдруг выпалил: — В таком случае ты, слышишь, ТЫ — вошь, жирная и заевшаяся.
Самое интересное, что после этой стычки обычно скорый на руку Козлов стал обходить Саню Лебедева, будто не замечал его.
А шиховские ребята Женька Бурцев, Борька Жабаров, Ленька Лосев, Мишка Игнатьев очень даже зауважали Саню.
А потом как-то узналось, что Лебедев пережил ленинградскую блокаду, потерял там всех родных, что хоть он и маленький, но ему уже пора бы в армию, но туда его не пускают врачи. Жил Саня в заводском общежитии, водку не пил, опять же, наверное, из-за здоровья, сильнее всех играл в шахматы и умел, самое смешное, играть на вечно молчавшем общежитском пианино, а не только на баяне.
Оказывается, в своем Ленинграде Саня не просто успел пять классов кончить, но и музыке учился, и шахматам.
Вообще, в последнее время изменилась, хоть не очень, но изменилась жизнь в цехе. Ну, работали, как всегда, в три смены, только когда смене мастера Гудкова выпадало работать с утра, в обеденный перерыв иногда на участке ШИХа устраивался концерт.
Саня Лебедев играл на красноуголковском баяне, а новая табельщица Аллочка Кильчевская пела песни. У табельщицы был несильный, но, как говорится, приятный голос. Леньке Лосеву очень нравилось слушать. Ему вообще эта Аллочка нравилась, он тогда не знал еще, что и Сашка Лебедев в нее был влюблен…
Как-то Ленька обкернивал риску на плите, вдруг девичьи руки обхватили его голову, закрыли глаза. Надо было угадать, кто стоял сзади, а он и так знал.
Он сразу учуял особый Аллин дух, пахло от ее склоненной головы чем-то непривычно приятным, длинные тонкие пальцы были ласковыми. Ни у одной штамповщицы, ни у одной контролерши, не говоря уже о заусенщицах, таких рук быть не могло. Ленька сразу догадался, кто его окутал руками, но, чтобы продлить эти мгновения, мычал что-то неопределенное.
— Дурачок, это же я! — призналась Алла. — Беги бегом к начальнику цеха, тебя там ждут.
Конечно, эта раскрасавица сроду и не знала, что она нравится Леньке.
Поначалу-то он и сам себе не признавался, что влюбился в эту взрослую (ей уж, поди, все двадцать лет было) девушку. Тем более что еще письма от Томки Востриковой с Дона приходили. Правда, теперь эти письма шли все реже. Вообще все старые лосевские друзья разбрелись, поразъехались.
Юрка Криков уехал в свой Рыбаковск, старик Газизов увез усыновленного Равиля, бывшего Доходягу, в деревню, Остроумовы тоже переехали куда-то к родне. Алька Кузин… Пропал Алька Кузин в дальней-предальней колонии.
Недругов и то поубавилось у Леньки Лосева, Сурок с Меченым как-то незаметно исчезли, Вовка Субботин вдруг женился и стал ударником труда на фанерной фабрике…
Но у Леньки новые друзья появились, шиховские ребята. И самым лучшим другом сделался Саша Лебедев, который не торопился возвращаться в свой Ленинград.
А в тот раз Алка сказала:
— Беги, Ленчик, бегом к начальнику цеха.
Хоть и не бегом, но к начальнику Лосев пошагал быстро. Он уже заметил, что туда прошли Гудков, Мясоедов, Козлов прошел…
В кабинете у начальника Ленька увидел и старшего нормировщика, и главного цехового контролера, и шиховских слесарей из других смен…
Начальник цеха выложил на стол замысловато перегнутый кронштейн, сказал:
— Вот деталь Д-127! Она идет к РД-10, главному изделию завода. Нужно абсолютно неограниченное количество этих деталей. Пока ни штампов, ни других приспособлений нет. Чертежи на них доделывает отдел главного технолога… У меня такой вопрос: сколько этих деталей может сделать слесарь за смену?
Ни слова не вымолвил Ленька Лосев на этом первом в своей жизни совещании. Молчал. Но само его присутствие среди ТАКИХ людей подняло его в своих собственных глазах.
* * *
А жизнь катилась-ехала. Хоть и приходилось вкалывать в три смены — неделю в день, неделю с вечера и неделю в ночь, но свободное время все равно образовывалось.
В прошлом году куда хуже было. Это потому, что Ленька Лосев и Сашка Лебедев удумали ходить в вечернюю школу. Мастер Гудков подзудил: «Чего это вы, ребята, с такими башками в малограмотных остаться решили? Поступайте в ШРМ, а я похлопочу, чтоб вы в ночь не работали, а школа двухсменная, может, осилите, а?»
