У Леньки Лосева за спиной было полноценных семь классов, целое «неполно-среднее» образование! По тем временам не такое уж частое.
У Лебедева с образованием похуже было. В Ленинграде он окончил четыре класса, в блокаду в пятый только походил немного, а в детдоме из-за худого здоровья шестой кончить не сумел.
Хоть и пять классов кончил Сашка Лебедев, но за компанию с Ленькой поступил в восьмой.
Самое смешное, что Сашка поначалу учился не хуже других. А когда проходили «Бедную Лизу», то он всем на удивление единственный из класса без запинки отпулеметил мудреное слово «сентиментализм». С алгеброй Сашка тоже как-то легко подружился, хуже было с геометрией, но и ее одолел бы Сашка Лебедев, если бы не его ужасный характер и любовь к шахматам.
Как-то в класс пришел молодой парень и назвался учителем физики. И вместо физики давай рассказывать сказки о том, что скоро, совсем скоро будут телевизоры, это такие радиоприемники, которые можно не только слушать, но и видеть в них, кто говорит, поет или даже пляшет. Физик говорил, что такие приборы уже существуют и скоро появятся в каждом доме.
Сашка Лебедев не терпел вранья и обмана. Он так и сказал физику, что тот надувало и прохиндей.
Стало ясно, что восьмой класс Сашке не одолеть, и он перестал ходить в школу. Ленька дотерпел до снега, но потом тоже перестал учиться — засыпал на уроках, уставал на работе.
Зимой они часто играли с Сашкой в шахматы. Ленька тоже шахматами увлекся после случая с дежурным электриком Ваней Фроловым.
Был такой мужик в цехе. Высокий, поджарый, с огромной лобастой башкой и горящими выпуклыми глазами.
Как-то так получалось, что, если выпадал аванс или получка, Ваня Фролов обязательно дежурил в ночную смену. Ночью в цехе начальства, считай, никакого, и кое-кто собирался у Вани в дежурке, и там до утра шпарились в очко.
Один раз побывал в дежурке Ленька Лосев…
Пришел домой без копейки.
С порога сказал маме:
— Мам, прости меня, пожалуйста, но я проиграл получку.
— Ну и бог с ней, с получкой, — чуть ли не обрадовалась мама. — Ты еще заработаешь, только ты уж не играй больше, Леничка, пожалуйста. А что правду сказал — молодец!
Но еще разок сыгрануть хотелось. Ведь последний банк Ленька чуть-чуть не сорвал — двадцать очков на руках имелось: король, шестерка и десятка.
…И опять была ночная смена, и получка была, и опять дежурил Ваня Фролов.
Он, как всегда, выигрывал. Шустро, не глядя на колоду, раздавал карты, каждый раз предлагая сидящему рядом с Ленькой Лебедеву карту. Саша отрицательно качал головой и не отрывал глаз от фроловских пальцев.
Это потом во множестве кинокартин Лосев увидит, как, так сказать, положительные герои, чтобы наказать шулеров, сами их обыгрывали.
В ту ночь было не по-киношному. Сашка Лебедев скромно сидел рядом с играющими, держал в руке завернутый в белую тряпицу непонятный сверток и неотрывно смотрел на юркие пальцы банкующего Фролова.
Был объявлен «стук», и на столе ершилась куча денег. У Леньки была «последняя рука». Он прикрыл ладонью доставшуюся ему бубновую десятку. По банку никто ударить не решался, выигрывали, проигрывали, но банк не уменьшался. Дошла очередь до Лосева.
Ленька хотел бахнуть на остатки зарплаты, но Лебедев негромко подсказал:
— По банку.
— У меня не хватит, — прошептал Ленька.
Не отрывая взгляда от фроловских пальцев, не снимая правой руки с таинственного свертка, Лебедев достал из внутреннего кармана деньги и протянул Леньке.
И Лосев сказал:
— По банку!
Пальцы Фролова выкинули нижнюю карту, это была трефовая десятка.
— Себе, — почему-то шепотом вымолвил Ленька.
— Себе — не вам, перебор не дам! — заговорил Фролов, и его лупоглазые буркалы почему-то уставились на Лебедева.
Тот по-прежнему не отрывал глаз от пальцев Фролова.
При «стуке» банкомету полагалось играть в открытую. Теперь на столе перед электриком лежал король. Фролов оторвал взгляд от Лебедева, тянуче повел глаза к потолку… Пальцы моментально сработали, и к королю выпали сразу две карты — шестерка и туз. Все ахнули.
— Ваши не пляшут! — сказал Фролов.
А спокойный, невозмутимый Саша Лебедев поднялся из-за стола, подошел к Ване Фролову и бахнул свертком по огромному умному лбу. Большие презрительные глаза вдруг сделались бессмысленными, закатились, голова Фролова как бы в раздумье покачалась немного и сунулась в стол.
