Ленька залез на завалинку, дотянулся до форточки…
— Воровка! — вырвался на улицу мужской голос. — Это ты для своих родственничков сделала, чтоб с голоду не сдохли.
— Андрей Игнатьич, как перед богом — не брала я карточки. Стащили…
— Под суд пойдешь… Я не потерплю, чтоб в моем доме…
— Я руки на себя наложу — зачем меня так позорить? И ребенка, который от вас будет… не будет…
— Дай! — рыкнул Ленька.
Алька послушно протянул карточки.
Ленька привстал и бросил комок бумажек в комнату.
* * *
Ленька и мама стояли у картофельной гряды. Ботва дружно кудрявилась по всему участку.
А у самого забора тянулись вверх заросли помидоров.
— Опять помидор не будет — в лист вымахают, — вздохнула мама.
— Говорил тебе, в другом месте их садить надо, а тут бы морковь… Ну, давай, мама, рискнем, попробуем! Вот этот куст, ладно?
Ленька выбрал раскидистый картофельный куст, всадил под него лопатку.
Вместо клубней за корни цеплялись белые, почти прозрачные горошины.
— Рано, Ленечка, рано, — завсхлипывала мама. — Недельки две еще подюжить… Ты давай докучь остатки, а мне на работу пора. Я Сашку за хлебом турну — позавтракаешь.
Ленька доокучил картошку. Тяпка казалась тяжелой и ненужной. Не было сил волочь ее домой. Ленька бросил тяпку в ботву.
Хотелось есть. Ой, как хотелось есть!
Никогда еще так не голодали Лосевы.
Мама еле ноги таскала. Сашка беспрестанно ревел, а Ленька маялся: Алька Кузин уговаривал ограбить какого-то богатого музыканта из эвакуированных. По Алькиным рассказам, этот музыкант живет на соседней станции и каждую неделю покупает на базаре самые дорогие продукты.
— Ну че ты, Ленька! — махал руками Алька. — Так дерешься законно, куришь взатяжку, не жрать по два дня можешь, а воровать боишься! Смехота!
— Не боюсь я, — слабо оправдывался Ленька. — Просто совестно как-то. Я работать пойду, в ремесло, как Юрка Криков.
— Чокнутый ты, Лось. Ей-бо, чокнутый… Ну чего ты молчишь? О чем думаешь?
— Сурка с Меченым отлупить хочу. Убили, гады, нашу Красотку.
— Ну, отметелишь, а что толку? Козы-то не вернешь! А я вот научусь воровать как следует, укачу в теплые края, где верблюды водятся и апельсины растут. Ты видел апельсины, Ленька? Знаешь какие они вкусные!.. Мне мать рассказывала, как до войны я их ел, когда маленький был…
…Ленька приплелся домой и бухнулся на мамкину кровать. Не умылся даже. Стал поджидать братишку хлебом.
Сашка пришел весь в слезах и… без хлеба.
Ленька тряс братишку, как грушу:
— Хлеб где, хлеб?! Отобрали?
— Съе-елся! — взвыл Сашка. — Я корочку отломил, отел попробовать, а он взял и сам съелся. Ей-богу. Не бей меня, Лень, ну не бей!
Ленька выбежал на улицу.
Миновав железнодорожную станцию, он вышел к рынку. Пошел туда, где продавали еду. А в ладони мок и разбухал один-единственный рубль.
Ленька подышал запахом настоящих мучных лепешек, ухватил из мешка щепотку мелких семечек, под ругань торговавшей бабы сунул их в рот — попробуй отними. Грызть семечки Ленька не стал, а разжевал вместе с шелухой. Кашица получилась сладкая, и шелуха почти не чувствовалась.
Потом Ленька глазел на ученую морскую свинку. Зверюшка безостановочно одаривала людей счастливыми билетами, стоило только дать слепому инвалиду рубль.
Но рубль было жалко, да и есть после этих семечек захотелось еще сильней.
Ленька сходил на колонку, напился холодной воды — стало немножко лучше. И вдруг он увидел мандарины. Настоящие, крупные, желтые! Шесть фруктовин охранял хмурый нерусский человек.
Слюна моментально заполнила Ленькин рот. Он зло, длинно сплюнул и купил жвачку. Это была настоящая жвачка, из канифоли, а не черный липкий гудрон, который постоянно жевали нахаловские и кирзаводские ребята.
Ленька бродил по базару и жевал жвачку. Ноги сами почему-то несли его к мандаринам. Их осталось четыре. Хозяин золотых шаров подозрительно смотрел на пацана и вежливо ругался:
— Иди, пожалуйста, ко всем чертям!
Потом Ленька увидел еще одно чудо: высокий худой дядька в очках продавал костюм. На руке болтались черные узкие брюки, а с плеча свисал смешной длинный пиджак с разрезами. Ленька сроду ни на ком не видел таких длинных пиджаков. Пуговицы пришиты только сверху, а дальше полы пиджака разбегались в разные стороны.
