Василий Иванович меньше думал, больше вздыхал: все у Бога наперед записано, само дыхание в Его высшей воле.
Федор Иванович Шуйскому обрадовался. Показал образок преподобного Федора Сикеота с частицами мощей великих сирийских подвижников.
— Я крещен во имя благоверного князя Федора Новгородского, — сказал царевич, — старшего брата святого князя Александра Невского. Господь был милостив: Федор на свадьбе своей умер, пятнадцати лет от роду.
Вдруг заплакал:
— За Федора радуюсь, девственником почил, а невесту его жалко. Феодулию, дочку святого князя Михайлы Черниговского, окаянным Батыем убиенного… — Придвинулся, посмотрел доверчиво князю в глаза. — Житие Федора Сикеота ведаешь?
— Прости нижайше, не ведаю, — покраснел Василий Иванович.
— Ничего! Не печалуйся! Я тебе расскажу. Ты приложись к мощам. Святые о тебе на небесах помолятся.
Федор подвел князя к иконам, посадил на скамейку и сам сел.
— У меня ноги болят. Не могу долго стоять… Хорошо тут… Посидеть, поглядеть. А про святого Федора, епископа Анастасиупольского, так тебе скажу — счастливец. Отец его скороходом у василевса Юстиниана Великого служил, а сам он не о службе земным владыкам помышлял — о службе Господу. Георгий Победоносец являлся ему в отрочестве. В десять лет Федор захворал жестоко, смертно. Спасся двумя росинками, упавшими на него с лика Спасителя. Подвиги в монашестве Федор совершил преудивительные! Заключил себя в железную клетку, где только и можно было, что стоять. В епископах его было отравили, да Богородица спасла, дала ему три зернышка. Исцелился… Князь Василий, помолимся? А потом почитаем. Я чудесную книжку припас.
Помолились. Царевич подал князю книгу Григория Богослова.
— Позовем Ирину. Пусть она послушает.
Царевна была удивительно похожа на брата своего, на Бориса, те же черты, та же красота, да только после Ирины Борис казался изнанкой. Шуйскому пришло это на ум много позже, теперь же он испытал непонятное беспокойство.
Читать пришлось Василию Ивановичу. Царевич выбрал «Слово одиннадцатое, говоренное брату Василия Великого, святому Григорию, епископу Нисскому, когда он пришел к святому Григорию Богослову, по рукоположении его в епископа».
— «Друга верного нельзя ничем заменить, — читал Василий Иванович, — и несть мерила доброте его. Друг верен, кров крепок и огражденное царство; друг верный — сокровище одушевленное. Друг верный дороже золота и множества драгоценных камней».
Прочитав одиннадцатое слово, захотели прочитать десятое, девятое. Тут царевна Ирина вспомнила, что не отдала распоряжение ключнице. Не прошло и минуты, как раздались какие-то сдавленные крики, шум.
— Ах, эта дворня! — огорчился Федор Иванович. — Всегда-то у них драки.
Но тут закричали в голос!
Князю Василию почудилось — Ирина кричит.
— Я погляжу, — сказал он царевичу, положил книгу, побежал из комнаты.
В сенях уже толпились люди. Ключница, гора-баба, держала в объятиях царевну, а перед толпой взъерошенных, испуганных домочадцев стоял такой же всклоченный, оправляя штаны, царь Иван Васильевич.
— И ты прибежал! — крикнул царь Шуйскому, — Скажи Федьке, святоше! Не сделает внука, сам управлюсь. — Топнул ногой на слуг: — Вот я вас!
Все шарахнулись, потащили за собой Василия Ивановича. И было слышно, как, смеясь и ругаясь, зло и похабно, уходит на свою половину охотник, из силков которого вырвали добычу.
30
Василий Иванович сидел дома, не выходя на двор даже по нужде. В бадью оправлялся.
Прокрадались к нему от брата Дмитрия верные люди, сказывали: царица Мария день и ночь плачет, царь слуг посохом лупит. Ночами не спит, лицом сильно мрачен, подсаадашный нож на пояс повесил.
В словах чудился намек: Грозный может убийцу подослать, убрать нечаянного свидетеля неистовства… И хотя в свидетелях оказались все комнатные люди царевича Федора, Василий Иванович стал кольчугу под платье надевать.
Из головы птицы не шли, каких с колокольни видел… К Агию пора, на островок.
Пошла мыслишка ниточкой виться: кого из слуг взять, и не лучше ли прыснуть сразу в разные стороны, чтоб погоня обманулась, чтоб след потеряла навсегда.
Вдруг Годунов пожаловал.
