Служба, по счастию, к концу подходила, а когда кончилась, царь тронул своего оруженосца за локоть и сказал шепотом:
— Пошли тюремным сидельцам милостыню подавать.
И возблагодарил князь Василий в безмолвной молитве Господа, что взял денег с собою.
Хождение по тюрьмам было долгое. Иван Васильевич совершал подаяние молча, помалкивал согласно с государем и его оруженосец.
Обойдя тюрьмы, привел государь князя Василия к Константиновским воротам, где в Отводной башне помещался застенок и где в стене были понаделаны каменные мешки для татей и самых лютых врагов царя. Один сиделец крикнул из ямы:
— Будь милосерден, царь Иван! Я уж столько сижу, что рубаха на мне сгнила. Холодно в яме!
— Пожаловал бы тебя, — сказал царь, — да на мне самом одна ряса и есть.
Не подумавши, по сердечному движению, князь Василий скинул с себя кафтан да и кинул просителю.
— Вот и подал тебе Господь! — сказал сидельцу царь. — Сиди — не тужи. Да не забудь о здравии князя Василия Ивановича Шуйского помолиться. Щедрый человек. И мне слуга добрый.
Князь Василий до земли царю поклонился, а тот прибавил:
— Отдохнул я с тобой душою, князь. Поезжай спать с Богом. А у меня, у грешного, дела, не хватает дня для всех царских дел. Веришь ли, устал я царствовать…
— Государь, погибнем без тебя! — воскликнул Василий Иванович.
Грозный, огромный, в черном, на белой стене был как столпник. Князю подвели коня, и когда Василий Иванович, поклонившись государю, сел в седло и, шевельнув уздою, поскакал, царь вдруг крикнул вдогонку:
— Не без меня, а со мной погибнете!
14
Сердце сильней ума. Умом Василий Иванович понимал: нечаянно попал царю на глаза, случилось то, чего надо было страшиться, а сердце, как малый ребенок, радовалось — царь добрым словом пожаловал. Похвалил!..
Отоспавшись после ночного хождения, с легкой душой поехал на Пожар, в торговые ряды, купить Василисе ожерельице, авось подобреет.
Видно, в счастливую пору вошел. В первой же лавке кинулись ему в глаза бусы из синих камешков, держащих в себе чудный таинственный огонь. Спросил цену. Купец заломил, да так, словно ему прогнать хотелось покупателя. Василий Иванович вздохнул, принялся разглядывать стеклянные бусы. Тоже ведь блестят.
— Степеннейший! — раздался вдруг молодой веселый голос. — А ведь ты не прав! Пошто обидел князя? Аль не ведаешь, князь Шуйский у великого государя — первый рында!
Василий Иванович узнал в добром веселом молодце Бориса Годунова. Борис служил у царевича Ивана Ивановича рындой с копьем, был вторым после брата Андрея.
Купец проворно поклонился Василию Ивановичу и подобрел.
— Князю Шуйскому — почтение и многие лета. От князей Шуйских купечество всегда видело благоволение и защиту.
— Так что ж ты, сукин сын, такую безбожную цену за стекляшки свои запрашиваешь?
— Борис Федорович! — поклонился купец с достоинством. — Сии камешки редкой красоты. Цену я, грешный, может, и завысил, но не намного.
— Ты свою песню оставь. Сколько взаправду просишь?
— У меня таких денег нет, — поспешно сказал Василий Иванович. — Куплю стеклянные.
— Ты слышишь?! — закричал на купца Годунов. — Чтоб рында с большим саадаком покупал стеклянные бусы! Да разобьет тебя гром!
— Не гневи Господа, добрый человек! — сказал купец рынде с копьем, перекрестился, взял бусы и подал Шуйскому. — Сколько сам даешь?
Денег у Василия Ивановича и впрямь было на стеклянные бусы, Годунов столько и предложил.
— И твое такое слово, князь? — спросил купец Шуйского.
Василий Иванович насупился, принял бусы и назвал две трети запрошенной цены.
— Спасибо, князь! — обрадовался купец. — Шуйские они и есть Шуйские. Бери сию красоту. Возьму же с тебя четверть цены.
— За деньгами прошу ко мне домой пожаловать, — сказал Василий Иванович. — Таких денег не ношу с собой.
Годунов смотрел на князя веселыми глазами. Посмеивался.
— Зря ты, Василий Иванович, мой торг сбил. Он бы отдал камешки, как ему сказано было.
— Да ведь это сапфиры!
— Подумаешь! — и, зыркнув по сторонам, вдруг сказал: — Царь-то, Иоанн Васильевич, бежать собрался.
У Шуйского от ужаса вытянулся нос.
— Думаешь, брешу?
Шуйский молчал.
— А-а! Не бойся ты! Не мое это дело — выводить на чистую воду царевых изменников. Я брата твоего полюбил. Молод, а ума больше, чем у Мстиславских с Романовыми, коли умишко-то их вместе сложить. Мы, молодые, вместе должны держаться… Про царя правду говорю. Он вчера утром позвал английского гонца Сильвестра и велел ему домой собираться: пусть королева Елизавета на своем королевском совете решит, какой двор могут дать русскому царю-изгнаннику, сколько слуг позволят иметь, — смотрел нагло, а слова и подавно были крамолой и крамолой… И вдруг вздохнул — Такие вот дела, рында с большим саадаком… Вместе нам надо держаться, коли грянет беда.
