Шуйский ушел, не оглядываясь, в покои царицы.
— Кончилось мое царство, Марья Петровна. Поехали в старый дом.
— Соберусь вот только.
— Поехали без сборов. Ничего нам не надобно из приутех царских. Еще поплачут о нас.
13
На другой день собралась Дума, выбрала из себя правительствующую троицу бояр и князей — Федора Ивановича Мстиславского, Василия Васильевича Голицына, окольничего Данилу Ивановича Мезецкого, главными дьяками Телепнева да Луговского.
А у народа была своя дума. Толпы москвичей пришли к Данилову монастырю, смотреть, как привезут Вора. В Коломенское сообщить о сведении с престола Шуйского поехал Федор Засекин.
От Данилова монастыря до Коломенского недалеко, версты четыре. Ответа ждали, сидя на травке.
Часа через полтора самые зоркие увидели:
— Скачет!
— Один, что ли?
— Один.
— Так ведь не Вор же?
— Знамо, что не Вор.
Прискакал Переляй. Остановил коня поодаль. Спросил:
— Кто из вас Захарий?
Ляпунов поднялся с земли.
— Тебе грамота от нашего войска, — воткнул в землю копье с грамотой на шнуре, умчался прочь.
Воровские люди писали:
«Хвалим за содеянное вами. Вы свергли царя беззаконного — служите же истинному. Да здравствует сын Иоаннов! Советуем Богу молиться. Дурно, что вы преступили крестное целование своему государю, мы обетам верны! Умрем за Дмитрия!»
— Воры — воры и есть! — троекратно плюнул под ноги себе Захарий Ляпунов.
А народ смеялся. Над Захарием, над собой:
— Облапошили! А ведь они молодцы: «Умрем за Дмитрия!» — и умрут. Да чем он, Дмитрий Иоаннович, хуже Василия Ивановича? У Дмитрия Иоанновича всякий человек в почете.
…В Москве сделалось страшно. Власти нет — власть у разбойников. Грабежи пошли среди бела дня.
Кажется, один Василий Иванович чувствовал себя покойно и был доволен.
Он проснулся поздно. Умылся, помолился. Садясь с Марьей Петровной кушать, более для слуг — соглядатаев, тюремщиков своих, рассказал сон, который тотчас и выдумал:
— Будет нам, Марья Петровна, великое благополучие. Хлебы мне во сне подносили. Один другого выше. А некто, в сияющих одеждах, подал хлеб в виде собора Василия Блаженного, с куполами, с крестами.
— Одного желаю, чтоб забыли нас, — сказала Марья Петровна. — Они — нас, а мы — их!
— Марья Петровна, милая! — вздохнул Василий Иванович. — Мы же с тобой русские люди… Смута, Марья Петровна, начинается с нынешнего дня… Вчера беду ложечкой отведывали, а теперь будут в ней плавать, как в реке. Будут плакать, от слез река разольется, достанет до края небес, и многие, многие потонут в том половодье.
Он отодвинул от себя пирог с молоками, повернулся к слугам:
— Подойдите ближе.
Слуги со страхом приблизились.
— Вас приставил ко мне Мстиславский, но сегодня он правитель, а завтра слуга. Я же помазанник Божий. Вы присягали мне, и горе вам, если станете клятвопреступниками. Обо мне докладывайте, как велено, что говорю, какой иконе молюсь, но кое-что и для себя оставляйте, для своей же безопасности… За молчание ваше золотое платить буду золотом. Желаете послужить государю али страшно?
— Желаем, — сказали слуги.
— Я дам денег. Деньги отнесете стрельцам. Пусть явятся ко мне, когда скажу, и заслонят меня от предателей бояр.
Когда наконец остались одни, Марья Петровна сказала:
— Не утерпел ты, Василий Иванович, тихо жить.
— Ради России стараюсь.
— Не криви душой… Ради себя. Я замуж шла — в царицы — трепетала от счастья… А ныне — хоть в дворянки, хоть в крестьянки, лишь бы покой в доме.
— Царство — не платье, Марья Петровна, — не снимешь. С кожей сходит.
Василию Ивановичу принесли список с новой присяги:
«За Московское государство и за бояр стоять, с изменниками биться до смерти. Вора, кто называется царевичем Дмитрием, не хотеть. Друг на друга зла не мыслить и не делать, а выбрать государя на Московское государство боярам и всяким людям всею землею. Бывшему государю Василию Ивановичу отказать, на государеве дворе ему не быть и вперед на государстве не сидеть. Над его братьями убийства не учинить и никакого дурна, а князю Дмитрию и князю Ивану Шуйским с боярами в приговоре не сидеть».
Принесший список сказал:
— Патриарх Гермоген служил нынче в Успенском, тебя, помазанника, царем поминал и царицу поминал.
