Шуйского колотила дрожь: что медлят сторонники, отчего купечество помалкивает, а дворяне? Неужто не дошел до них указ о передаче поместий в отчины?
— Торопитесь, други! — шептал царь, потирая от неуюта души своей то щеку, то колено, то возя рукой по груди.
14
В то утро царь с царицей пробудились рано. Прочитали житие святой Макрины. Марью Петровну тронуло, что святая сохранила верность умершему жениху и осталась в девстве. Василий Иванович даром чудотворения восхитился.
— С детства это помню. Поцеловала Макрина девочку в бельмо, и бельмо само собой сошло с глаза. Уж как мне всегда хотелось целовать слепых. Ты только представь себе, Марья Петровна! Живет во тьме человек. Вдруг чмок — и свет, и весь мир Божий.
— Василий Иванович, что бы о тебе ни говорили, я знаю — ты для деланья доброго рожден. Потому и вознес тебя Господь в царское достоинство.
Они сидели в спальне, на постели. Жития были у Марьи Петровны, она, движимая благодарным чувством к Богу, поцеловала книгу, и в этот самый миг дверь с треском отворилась. В дверях Захарий Ляпунов и толпа. Ввалились в комнату: князь Михаил Туренин, князь Петр Засекин, князь Федор Мерин-Волконский, дворяне…
Мерин-Волконский подошел к царице.
— Ступай с нами!
— Куда?! Как смеешь?! — вскочил Василий Иванович, но его оттеснил от жены Ляпунов.
— Хлопот от вас много… Чего, ребята, ждете, уведите царицу! Знаете, куда везти!
— Василий Иванович! — закричала Марья Петровна, но ее вытащили из спальни, и она больше не звала.
— Куда вы ее? — спросил Шуйский.
— А куда еще — в монастырь, в монахини.
— Вы не смеете!
— Ты смел государство развалить.
— В какой монастырь?!
— Да зачем тебе знать? — ухмыльнулся Ляпунов. — Тебе мир не надобен. Богу будешь молиться… А впрочем, изволь — в Ивановский повезли. Сегодня и постригут.
— За что меня так ненавидите? За Отрепьева, за польские жупаны, от которых русским людям в Москве проходу не было? За то, что я низвергнул их? — взмахнул руками, отстраняя от себя насильников. — Кого я только не миловал! Злейших врагов моих по домам отпускал. Казнил одних убийц. Я ли не желал добра России, всем вам?
— Чего раскудахтался? — сказал Ляпунов и повернулся к появившимся в комнате чудовским иеромонахам. — Постригите его, и делу конец.
Иеромонах, белый как полотно, спросил царя:
— Хочешь ли в монашество?
— Не хочу!
Иеромонах беспомощно обернулся к Ляпунову.
— Что вы как телята! Совершайте обряд, чего озираетесь? Вот иконы, а Бог всюду!
— Но это насильство! — крикнул Шуйский.
— А хоть и насильство. — Ляпунов схватил царя за руки. — Не дергайся… Приступайте!
Иеромонахи торопливо говорили нужные слова, Шуйский кричал:
— Нет! Нет!
Но князь Туренин повторял за монахами святые обеты.
Кончилось наконец.
— Рясу! — зарычал Ляпунов.
Василия Ивановича раздели до исподнего белья, облачили в черную иноческую рясу.
— Теперь хорошо. — Ляпунов с удовольствием обошел вокруг Василия Ивановича. — Отведите его к себе в Чудов монастырь. Да глядите, чтоб не лентяйничал, молился Богу усердно.
— Дураки! — крикнул насильникам Василий Иванович. — Клобук к голове не гвоздями прибит!
…Царицу Марью Петровну постригали в иноческий сан в Ивановском монастыре. Силой. Вместо обещаний Господу, вместо радости и смирения царица срывала с себя рясу бросала куколь, кричала мучительницам своим:
— Будьте прокляты, сослужители Змея! — и плакала, плакала, звала мужа своего — Самодержец мой! Жизнь моя! Свет мой прекрасный! Не монах ты, и я не монахиня, ибо свершилось насилие над супругами. Вот они, волчицы с личинами Христовых невест! Какой злобой сверкают глаза, как щелкают, волчицы, ваши зубы! Не ваша я! Перед Господом обещалась я быть верной мужу моему Василию до последнего вздоха. Иисус Христос, слышишь ли, видишь ли — остаюсь верная клятве. Господи! Как Ты терпишь изменниц в доме Своем? Князь мой! Государь великий, рабы твои, безумные москвичи своими же руками разрушают крепость царства… Не с ними я, с тобой. Пусть разлучена, пусть вдова поневоле. Но каждой кровинкою моей — с тобой, всеми мыслями — с тобой. Навек. Буду горлицей прилетать к тебе в келию, в темницу, в яму. И ты, сокол мой, — стремись ко мне. Да соединит нас Богородица, пусть во сне, пусть в мороке или видении. Не отказываюсь от тебя! Господа ради не отказываюсь! Ибо все молитвы, совершенные надо мною, над тобою, свет мой, сень моя, — ложь, ложь, ложь!
