С детства: встречались такие неприродные имена, будто придуманные в минуту безделья, наобум, от скуки, чтобы было красиво. Иногда это было просто иностранное имя, которое носило в себе экзотические запахи, горячие удары кимвал или глухоту пещер, непроницаемые крики чужих войн, фонетический аналог исчезнувших украшений и бог знает что еще — упущенную, может быть, интригу, гонор чужого диалекта. На детском языке это выражалось как-то иначе, я не помню. Такие имена будоражили, одни влекли к себе, другие казались отвратительными. В имени прораба слышалось передразниванье названия уездного города русской литературы, в который мечтал поехать герой Добычина, чтобы подружиться с детьми Манилова.
Энн уже пришел в себя, неожиданно схватил запрокинутой рукой Тинино запястье, перекинул девушку через плечо и стал медленно пригибать ее к полу. Тина стояла перед ним на коленях.
— Ты пойдешь, — процедил он. — Добровольцем. С улыбкой и розой.
— Да, — сказала Тина.
Предотвратить этой сцены я не успел, но все же больно схватил Энн за руку:
— По-моему, девушке так неудобно.
Он отпустил Тинину руку, я разжал свой замок, Энн улыбнулся и произнес неожиданно честным и даже приятным голосом:
— Спасибо. Вам показалось, поверьте. У всех свои игры.
Возможно, так и было.
— Я жалею, что принесла твоему носку свою ленточку, — жалко улыбнувшись, сказала Тина.
Энн усмехнулся.
— Сигара, сэр? — спросил толстяк с бакенбардами, протягивая Энн сырную палочку.
— Отстань!
— Ты был соавтором этого флюксуса, — вскочил со стула некто длинношеий с растрепанным букетом волос на опрокинутом конусе головы. Его глаза страдальчески горели.
— Нет, это ошибка, это п… ец, твою мать! — заорал Энн.
— Я тут проследил, к какому эффекту приводит кастрация носков, — явно для спасения ситуации встрял парнишка в невероятно выпуклых очках, которые как будто подыгрывали его ироническому наиву. — Ноги пухнут, отрезаю тугие резинки. Обрезанные носки перестают расползаться и мутировать, спокойно ложатся в пары.
— Остроумно, — без особого, впрочем, вдохновения сказал кто-то.
— Сочинился новый пирожок. На ночь глядя. Прочитать? — спросила девушка с томными глазами ромашки.
— Валяй, — ответил Энн.
Лежит носок залеплен скотчем
под яркой лампой на полу,
и голос Николая сбоку:
где твой напарник, отвечай.
Энн молчал. В тишине раздался голос толстяка с бакенбардами:
— На ночь глядя надо спать.
— Как умею, — вызывающе сказала Ромашка.
Во всех них чувствовалась боязнь обнаружить реальность своего присутствия здесь и сейчас. Они не были заинтересованы в обмене присутствием и как будто боялись разбудить зверя, в том числе в себе, а потому двигались и говорили осторожно, даже ругались осторожно, чтобы не нарушить хрупкий сон. Впрочем, возмутители спокойствия, как я уже не раз убеждался, появляются всюду.
— Да харе флудить уже! Всё! Это больше не разгоняет кровь, понимаете? — с прежней страстностью и злостью заговорил лохматый. — Фигура из трех пальцев — единственный образ, который еще не вызывает в людях умственного перенапряжения. На блоге все меньше посетителей. Мы не можем соперничать с информационной эксцентрикой.
— Есть предложения? — мрачно спросил Энн.
— Есть. Экзистенциальности надо приделать ноги. Смотрели фильм «Плюс один»? Там герои ходят в разноцветных носках просто потому, что они весельчаки. Так вот, американская компания «LittleMissMatchen» продает носки тройками, так, что те никогда не совпадут по цвету. К тому же эта фишка принесет реальные деньги. Уж лучше коммерция, чем политика.
Камень был брошен в Энн, сухая судорога прошла по его лицу.
Печально, когда хобби превращается в работу. Это похоже на предательство в любви. Мне захотелось поскорее расстаться с любезной компанией.
— Не хочу мешать, — сказал я. — Подскажите, как найти Пиндоровского?
— Это просто, — сказал Энн, не скрывая облегчения. — Иван Трофимович для всех открыт. Удивительная доступность. Тина, покажешь?
Я едва расслышал, пущенное мне в спину, пожелание штатной язвы:
— Приходи тихо, проси мало, уходи борзо. Культурный человек.
Мы вышли с Тиной на арену.
— Будь внимателен с Пиндоровским, — сказала она, — в его словах ни капли правды, особенно, когда он уверяет в обратном.
