Начался в палатах шумный пир, но первое место на нем занимал князь Дир. Аскольда среди пирующих не было. Не до шумного пира ему было, не то лежало у него на сердце. Казалось ему, что Зоя стоит перед ним, протягивает к нему руки и слышится ее молящий голос:
— Отомсти за меня!
Рано утром на другой день, когда головы многих были еще тяжелы после веселого пира, рога князей созвали воинов на берега Днепра к стругам и ладьям.
Аскольд торопился идти в поход. Он надеялся в пылу сечи унять свою гнетущую тоску, забыть Зою…
Все в стругах было приготовлено к отплытию. Снесены были припасы, каждый из отправлявшихся знал, к какому стругу он принадлежит, знал своего начальника и готов был пойти за ним в огонь и в воду. У всех чувствовался избыток сил, и всем предстоявшие битвы казались веселее пиров.
Собралось же всех до десяти тысяч человек.
Никогда еще такой большой рати не поднималось с берегов Днепра.
На первом струге во главе войска шли с отборной дружиной князья.
После жертвы Перуну Аскольд спустился по крутому берегу к своему стругу. Дир был с ним. Следом за князьями шли Руар, Ингелот, Стемид, Ингвар, Родрик — знаменитые скандинавские, воины и, наконец, скальд Зигфрид.
Все были воодушевлены, глаза у всех светились нескрываемой радостью.
Перед тем как вступить на струг, Аскольд крепко обнял Всеслава.
— Береги Киев! — сказал он.
— Хорошо, а ты, княже, не забудь о моем Изоке.
— Клянусь тебе, если он жив, я привезу его в твой объятия.
Но вот на княжеском струге затрубили в рога, взвился парус, и струг медленно отошел от берега и вышел на середину Днепра.
Следом за ним другой, третий, четвертый…
Стругов было так много, что княжеский давно уже скрылся из глаз, а средний только что отчалил от берега. Почти что на закате отошел от Киева последний струг, и оживление на Днепре сменилось мертвой тишиной.
Аскольд, угрюмый и мрачный, сидел на корме своего струга. Он был совершенно безучастен ко всему происходившему вокруг. Как сквозь сон он слышал, как запел скальд Зигфрид:
В поход пошли сыны Одина,
Чертоги светлые их ждут,
Средь сечи павшего, как сына,
Встречает божеский приют.
Смелей, смелей! Отваги полный,
Ведет нас в сечу славный вождь;
Не страшны нам морские волны,
Мы на врага падем, как дождь!
Щиты отбросим мы далеко,
Возьмем секиры, и вперед!..
Там в небесах, хотя высоко,
Валгалла светлая нас ждет.
Не вспомним мы на миг единый
О жалкой жизни на земле,
Умрем мы все, сыны Одина,
С печатью счастья на челе!
Крики восторга с ближайших стругов были ответом на эту песню. Всем было весело, всем было легко и отрадно на душе, только один Аскольд был угрюм и мрачен.
Пороги прошли волоком: Аскольд хотел сохранить людей и свои суда и счел, что лучше потерять больше времени на волок, чем рисковать хотя бы одним стругом…
Вот и устье Днепра.
За ним раскинулась необозримая гладь морская.
Но скоро и она оживилась… Все Черное море у правого берега так и белело парусами легких суденышек.
Гроза надвигалась на Византию…
Весть о неудаче, постигшей Фоку и купцов, уже была принесена в Византию…
И вот по всей Византии разнесся слух, что варяги уже в Черном море, уже близко от Константинополя.
Ужас напал и на царедворцев, и на чернь.
Вардас, Македонянин Василий и патриарх Фотий проводили время в постоянных совещаниях: они одни думали за всех и старались защитить Константинополь. Но, увы, возможности для этого почти не было. В Константинополе не было войска, способного бороться с грозным врагом — все оно было на границе Персии.
— Грозные времена наступают, — говорил Вардас, — лучше умереть теперь, чтобы только не видать, как варвары станут неистовствовать в граде царя Константина.
— Ты малодушен, Вардас, — попробовал возразить Василий, — может быть, мы еще успеем получить нужную помощь.
— Откуда? Не с неба ли ее ждать? — ядовито отозвался Вардас.
— Отчего же и не с неба? — удивленно спросил присутствовавший при этом разговоре Фотий.
— Дождешься! — сказал Вардас.
— И ты, христианин, говоришь так! — в ужасе воскликнул патриарх.
Вардас спохватился.
— Прости мне, я не это хотел сказать, Фотий, — совсем другим тоном заговорил он, — я хотел сказать, что в Константинополе мало, по всей вероятности, угодных небесам.
