Вернувшись в терем, Владимир предался отчаянию: ему жаль было, что он поддался настоянию Божерока и проявил слабость; ему не следовало поддаваться и предавать смерти человека, которого все уважали. Хмельной мед, который он пил кружку за кружкой, не пьянил его и не успокаивал…
Отроки смотрели на него и говорили между собой:
— Недоброе с князем приключилося… Как бы его лихоманка не стала трясти. Вишь, как осунулся…
— Знать, на него подействовала сегодняшняя жертва… И впрямь… Что пользы в ней!.. Людей только изводить… Шутка ли — три человека… А все этот владыка… Уж и настойчив же он, треклятый…
День прошел, и вечер настал, а Владимир все еще не переставал метаться по светлице. Уж и меду не требовал, только слышались тяжелые вздохи. Когда отрок Всеслав наконец осмелился войти посмотреть, что с князем, то не узнал его: на Владимире лица не было.
— Княже, что с тобою! — воскликнул отрок. — Аль сильно неможется?..
— Да, неможется, — еле ответил князь. — Веди в опочивальню и зови знахарей и знахарок… Видно, конец мой пришел…
Всеслав провел князя в опочивальню и послал за знахарями. Побежали и к Ярухе… Но, увы, ее застали умирающей в своей избушке, а подле нее Руслава.
Хотя обегали весь Киев и привели с собой всех знахарок, все их заговоры, наговоры, зелья и волхвования ни к чему не привели. Владимир метался и бредил… Руслав и Извой не отходили от постели больного… Они привезли Марию и ее няню-старуху и общими силами поддерживали в нем бодрость духа, поили разными травами, главное, молились о ниспослании здоровья князю.
Благодаря их неусыпному труду горячка вскоре прекратилась и Владимир начал поправляться и вставать с постели… Но после болезни он стал до того задумчив и мрачен, что все не знали, как развлечь его… Казалось, ничто не мило было ему.
Но вот однажды старейшина Богомир пришел, по обыкновению, навестить его и предложил поехать в Предиславино поохотиться. Князь немедленно велел снарядиться в путь… Уезжая, он заметил Руслава, который был бледен как полотно.
— Что с тобою, Руславушка? — спросил он. — Тебе, знать, тоже неможется…
— Да, государь, — отвечал Руслав, — но мою болезнь излечит только одна могила…
— Могила!.. В эту пору могила!.. Нет, Руслав… Мы развлечем себя, а потом пойдем на радимичей да на болгар, а там… все как рукой снимет… Вот и я болен был, да оправился…
— Твоя болезнь, государь, другая, а невесты и матери мне никто не возвратит…
— Да, ты прав, молодец… Тяжело сердцу твоему, да что поделаешь?.. Изныванием только себя изведешь, а ты мне нужен… Извой да ты — вся моя надежда…
Разговаривая, они проезжали мимо жертвенной площади. Смрадный дым застилал ее, и Владимир поскакал быстрее, чтобы не смотреть на жертву и не видеть Божерока. Жрец видел, что князь явно пренебрегает жертвоприношениями, но теперь не мог остановить его, так как знал, что попал в опалу… Даже во время болезни князь не хотел принять к себе жреца.
Люди начали избегать приношения жертв и, многие, проходя мимо Перуна, даже не кланялись и не снимали шапок… Божерок видел, что его влияние совсем ослабело. Однако он задумал отомстить князю. Когда он пришел навестить князя и тот не принял его, он поехал в Предиславино и, поговорив с Вышатой, прошел в терем Рогнеды. Она удивилась его приходу, но когда тот заговорил с ней о нечестии князя и его неблагоразумных поступках по отношению к ней, она поддалась его влиянию и отвечала:
— Да, горька и неприглядна моя жизнь… Так бы и наложила на себя руки, да жаль детей… Они не виноваты, что отец их жестокосерд.
— Зачем налагать на себя руки!.. — возразил он. — Лучше наложить на него… в твоих он руках… Пора бы уж и в родную сторонку… Чай, все полочане с радостью встретили бы тебя и признали князем твоего старшего сына.
