Всеслав побледнел; он знал, как велико влияние Божерока на народ, и, боясь, чтобы из этого не вышло чего-нибудь нехорошего для князя, не торопился исполнять приказания.
— Ну, что стоишь? — спросил Владимир, немного успокоившись.
— Государь!.. — робко произнес Всеслав. — Отмени приказ и смени твой гнев на милость… Любя тебя, государь, я осмеливаюсь говорить это… Не вышло бы чего… Народ слушается Божерока, который считает поступок Торопа… кровной обидой для тебя и для себя, князь, и издевательством над верой.
— Хорошо, Всеслав, любы мне твои речи… Но не для меня кровной обидой считает он шутку Торопа, а для себя… Ему хотелось настоять на своем и получить свою жертву… Но будь он проклят!.. Ты тоже христианин? — вдруг спросил он.
Всеслав побледнел и тихо ответил:
— Да, государь… Но я не делаю никакого зла…
— Знаю, что христиане добрые… Так только к слову спросил… Зови Торопа.
Всеслав поклонился и вышел; через минуту вошел другой отрок и доложил, что Руслав еще не вернулся, а Извой ждет повеления войти.
— Зови сюда! — сказал Владимир., и когда Извой вошел, князь пристально посмотрел на него.
— Садись, Извоюшка, — сказал он любезно, — да выпей медку.
Извой сел, зная, что если Владимир не в духе, то противоречить ему нельзя.
— Ну, что ты скажешь о Торопке? — спросил он, пристально смотря на него.
— Поступок его, государь, очень смел, — сказал Извой, не смущаясь его взглядом, — и достоин наказания… Но, государь, позволь мне сказать одно слово не в его защиту, а по правде, как я думаю.
— Молви, ты знаешь, что я всегда охотно слушаю тебя.
— Ты сам, государь, не хотел этой жертвы и поэтому не разгневайся, если я скажу: довольно их… Много уж пролито крови человеческой твоими отцом и братьями в угоду вашим богам… Прикажи хоть сейчас казнить меня, но я, и голову на плаху положив, буду молвить: божич не нуждается в жертвах, только его жрецы требуют крови… Но, чтобы угодить жрецам и не навлекать на особу княжескую ропота киевских людей, прикажи держать Торопа под стражей, но не позволяй пытать его и предоставь себе право суда над ним.
— Ты правду молвишь, Извой, я не хочу человеческих жертв, как и угождать верховному жрецу, но народу должен повиноваться и слушаться его голоса.
— В твоих руках предотвратить гнев народа… Повели еще раз бросить жребий, и на кого он падет, то и пусть совершится должное, но не давай располагать жребием жрецам.
— Ты думаешь, что этот жребий был умышленный?.. — спросил Владимир, пронизывая его своим взглядом.
— Не смею думать, государь, — отвечал Извой. — Но если Перуну необходима именно христианская жертва и красивейшая из христианок, то он изберет ее же.
Владимир улыбнулся, поняв иронию Извоя.
— Ты полагаешь — не падет жребий на невесту Руслава?..
— Если падет, то он беспрекословно повинуется…
— И разумен же ты, Извой! — воскликнул Владимир, повеселев. — Быть по-твоему, а Торопа повелю держать под двумя замками и ключи отдам тебе… Делай, что хочешь с ним…
— Нет, государь, я не в милости у жрецов… Отдай ключи другому… хоть Всеславу… на него не падет опала Божерока, потому что…
В это время вошел Всеслав и прервал Извоя.
— Тороп еле двигается, — сказал он, — уж очень кнутьями иссекли.
Владимир побледнел.
— Несите его сюда!..
Стража привела Торопа, который действительно еле стоял на ногах. Князь велел страже уйти и повернулся к Торопу, который весь дрожал, думая, что его ожидает немилость князя.
— Вишь, шут гороховый, — ласково сказал князь, — вздумал со жрецами шутки шутить… Сядь… вижу, ты еле стоишь…
— Помилуй, государь!.. Не вели казнить, а вели лучше слово молвить… — проговорил Тороп, падая к ногам князя.
— Не думаю казнить… Спасибо, что так сделал, да не умел своей шкуры унести… Дай ему ковш меду, — сказал он Извою, — пусть выпьет и молвит, как было.
Извой подал ковш Торопу; тот залпом выпил его и, видя, что князь милостив к нему, смелее заговорил:
— Князь!.. Не добро творят твои люди…
— Кто?..
— Прости, государь!.. Божерок… Вышата тоже… с Олафом сносятся…
— Ты лжешь, Тороп, поклеп кладешь на них…
— Нет, государь, нет… Иначе бы Тороп не посмел такую шутку выкинуть… Я сам вчера повечеру видел Олафа и Вышату у жреца, хотел с поличным схватить Олафа, да он сбежал…
