— Но что ты сказала: я твой сын?
Ведьма расхохоталась.
— О, сколько после этого я горя испытала!.. И мне знакомо Предиславино, куда я попала… — Она опять не досказала.
— С тех пор я дала клятву служить только Ладу и помогать людям своим знанием… Было время, когда по мне страдал князь Святослав, а я любила его и сделалась матерью такого же красавца, как и ты, но его отняли у меня в то время, когда князь уехал добывать себе земли. О, с тех пор я больше не лелеяла своего сына, и он воспитался у того, кто теперь лютый мой враг, кто был причиною моего несчастья…
— Кто же был причиною твоего горя?
— Он, Якун! — злобно ответила она.
— Где же твой сын, Яруха? — спросил юноша, пораженный ее словами.
— Потерпи, дитятко, узнаешь, он вылитый ты, да не ты, а добрый молодец, равный нонешнему князю, Малушиному сыну… — Старуха вдруг, спохватившись, что сказала много лишнего, захохотала. — Есть и еще один у князя, и то не мой сын, а вражий и роденька тебе: одного вы отца дети, да, вишь, молвят, не родные мне.
— Но, я вижу, бабушка, ты знаешь, кто я, да не хочешь сказать…
— Придет время — скажет тебе Якун… а теперь встань и я покажу тебе твою красотку.
Руслав встал, и колдунья очертила углем вокруг него, шепча какие-то таинственные слова, от которых юноша задрожал.
— Не бойся, — сказала она, — сейчас я возжгу жертву богу Ладу, и если ему покажется приятной жертва моя, то девушка будет твоею, а если нет, то и не надейся, брось думать о ней, как я бросила думать о сыне и думаю только о мести.
Старуха отошла в сторону, сняла свою шапочку, распустила волосы, потом вышла в сени, взяла черного петуха и нож, посадила кота близ жертвенника, у которого зажгла светильник, положила на уголья ветку папоротника и, когда она вспыхнула, она быстро отрубила петуху голову, приговаривая:
Могучий Ладо, владыко любви,
Ничтожную жертву Ярухи прими,
Средь бела дня, середь ночи темной
Не отрынь мольбы днесь очень скромной,
Горе ты в радость его преврати
И благодатью его освяти.
Пусть сохнет, пусть чахнет и завянет,
Пока сердце любить перестанет,
Ты, всемогущий, любовь оживи,
Девы прекрасной ему дай любви.
Произнося эти слова, Яруха держала петуха за ноги над чашей, так что кровь текла струей, а затем она бросила порошок на огонь, согнулась и затаила дыхание; изба наполнилась удушливым запахом какого-то ароматического зелья, так что Руслав, не выдержав, чихнул. Вскоре он почувствовал, что колени его начали подгибаться и по телу разошлась какая-то приятная истома. Наконец он открыл глаза и среди рассеявшегося дыма над жертвенником заметил чью-то прозрачную тень; в ней он узнал ту, о которой думал.
— Она, она! — не выдержав, воскликнул он и хотел схватить ее руками, но дым вдруг рассеялся и видение исчезло.
— Ну, видел ее? — спросила Яруха глухим голосом.
— Да, это была она.
— Добро, — сказала колдунья. — Жертва моя пришлась по сердцу Ладу.
С этими словами она схватила кусок хлеба и, омочив его в петушиную кровь, скатала шарик, завернула в тряпочку, подала Руславу и сказала:
— Возьми эту ладонку, и она будет руководить тобою в любви.
Руслав взял шарик, завернул в плат и положил его под сорочку, за пазуху.
— Но я все-таки не знаю, кто она и где живет.
— А ты где видел ее?
— У Почайновского берега на холме, неподалеку от могилы Аскольда.
— Знаю, это дочь Симеона.
— А как звать ее?
— Сам узнаешь, а живет она в том же лесу, над глубоким оврагом.
— Как же мне добыть ее?
— Приходи через семь ден, и я скажу, как овладеть ею, она будет твоей, а пока прощай… Певень уже давно пропел.
Колдунья вывела Руслана за дверь, где его ожидал измокший конь.
Вскочив в седло, он явился в Предиславино только на заре. Измученный и усталый, он заснул мертвецким сном.
