И вдруг пришло известие, которое окрылило Елену, а с нею и всех, кто стоял во главе правительства: посольство короля Оттона не имело в Киеве успеха.
Когда гонец привез об этом известие, Елена не поверила ему, но следующие гонцы, подтвердившие то, что сообщил первый, убедили Елену, что сомнениям не может быть места, что Рим на этот раз проиграл.
Пришли даже известия о том, что посольство спешно возвратилось назад, даже не удостоившись приема у киевской княгини.
Посольство короля Оттона показалось в Киеве слишком бедным, незначительным; воображение киевлян не было поражено, и Ольга даже оскорбилась тем, что к ней, великой княгине киевской, присланы были «столь захудалые люди». При всем этом послы, очевидно, не поняв своего положения, воображая, что все уже решено, выказали необыкновенное высокомерие и сразу же вздумали распоряжаться в Киеве, как его хозяева.
Им пришлось уйти «без всякой чести», даже не увидав оскорбившейся Ольги.
Уходя, они вздумали грозить Святославу, обещали, что король Оттон после покорения датчан явится в их земли и завоюет их, но Святослав отнесся вполне равнодушно к угрозам и приказал сказать, что он рад помериться силами с их королем.
Но Ольга была оскорблена.
Таким образом, благодаря неумелости послов короля Оттона Рим проиграл.
Великий праздник был в Царьграде в тот день, когда получено было известие, что идет в святой град Константина киевская княгиня Ольга.
На этот раз старый Днепр нес на своих седых волнах к берегам Византии не угрозу, не смерть, не разорение…
Если и не мир благодатный нес теперь Днепр Византии, то именно за миром — за миром души стремилась исстрадавшаяся душа Ольги.
А между тем в Византии строились великие планы.
Во дворце опять собралось совещание.
— Дивимся мы твоей премудрости, святейший, — говорил Константин, — ты своим делом спасаешь Византию.
— Никто, как Бог, — скромно потупляя глаза, отвечал патриарх. — Он, Всемилостивый, посылает добрые мысли, мы же, недостойные Его рабы, являемся только орудиями выполнения Его святой воли.
— Так, так, — согласился и Роман, — и только теперь-то нам не следует упускать этого случая, мы должны обратить его в свою пользу.
— Кто же говорит, что упускать, — согласился Константин, — это было бы непростительной ошибкой.
— А что, если Ольга не захочет принять святого крещения?
— Не может того быть!
— Почему?
— Ирина разве не при ней?
— То, что она, уже пришло мне известие из Киева, успела овладеть душою Ольги. Да и наш святейший патриарх не откажет ей в своей помощи.
— Я рад служить по мере слабых сил моих обращению язычницы на путь истинной веры, — со смирением ответил Полиевкт.
— Тогда и сомневаться нечего, что она крестится! — пылко воскликнул Роман.
— А что, если это не приведет к тому, чего мы желаем?
— Как это так?
— Так… Будет христианкою Ольга, ну что же из этого?
— Как что? Она киевская княгиня.
— Да, она княгиня, мать князя, но кто поручится, что за нею последуют Святослав и народ?
— Но, ведь когда приняли крещение Аскольд и Дир, народ, хотя и не последовал за ними, а все-таки они уняли славян, и, пока они княжили в Киеве, мы не знали их нашествий…
— То были Аскольд и Дир… Они были самостоятельны, а у Ольги есть Святослав.
— Да, это другое дело, — согласился Порфирогенет, — но что же тогда можно предпринять?
— Я полагаю, что прежде всего должно озаботиться тем, чтобы киевская княгиня приняла святое крещение! — высказал свое мнение Полиевкт.
— А остальное мне предоставьте! — вдруг хвастливо воскликнул Роман, — мне пришла мысль не менее счастливая, чем некогда Феофилакту!
— Какая? — спросил Константин.
— Позвольте пока умолчать… Пусть это будет моею тайной…
— Мы просим тебя…
— Хорошо. Эта киевская княгиня ведь не дряхлая старуха?
— Нет, она еще полна сил…
— А я?
— Что ты?
— Каков я?
— Ты молод, крепок и силен…
— Вот видите… Я крепок и силен, а Святослав не вечен… Он бессмертием не одарен, если же смерть похитит его, то ради пользы Византии…
— Ты что задумал, Роман?
— Все это узнаете после… Пока пусть святейший позаботиться о том, чтобы блуждающая в тьме душа была принята в лоно святой церкви и стала послушною овцою в пасомом им стаде.