Пожилой рабочий, поцеловав сына, отстранил его от себя, с гордостью полюбовался длинным рядом орденов и медалей, украшавших широкую грудь воина, и, довольный, поправил седой ус:
— Знай наших!..
Остроносая продавщица, у которой Ульяна Гавриловна в день отъезда Катюши покупала хлеб, встречала сразу двоих: мужа и сына. Маленькая, худенькая, с растерянным от радости лицом, она крепко держала обоих за руки, словно боялась, что родные ей люди снова уйдут, если она хоть на миг разожмет свои пальцы.
Варенька все время ждала, что вот-вот появится из какого-нибудь вагона мама. Ей хотелось первой увидеть ее. Но мамы нигде не было, и потому, нетерпеливо дернув бабушкину юбку, девочка спросила:
— А мама где?
Лицо Ульяны Гавриловны сразу посуровело.
— Поезд не с той стороны пришел, — поднимая на руки внучку, сухо проговорила она и направилась к выходу.
— А когда поезд придет с другой стороны? — допытывалась девочка.
— Когда придет, тогда и будет, — втайне возмущаясь поведением дочери, сердито ответила Ульяна Гавриловна. Мысленно она уже ругала себя за то, что привела Вареньку на вокзал, который сразу напомнил девочке прощание с матерью.
На площади, где недавно веснушчатый паренек наигрывал на гармошке полечку, бравый на вид сержант лихо растягивал трофейный аккордеон. Замысловатую кадриль танцевали девушки с солдатами, на груди которых в такт танцу глухо позвякивали ордена и медали.
— Ишь, как хорошо пляшут, — сказала Ульяна Гавриловна, чтобы занять внимание внучки.
С каждым днем становилось труднее объяснять Вареньке причину долгого отсутствия ее матери. Девочка хотя и не проявляла большого беспокойства, но забыть своих родителей не могла. А о том, что их нет рядом, напоминало многое и почти каждый день.
Пошла как-то Ульяна Гавриловна с Варенькой посидеть в скверике, где под бдительным наблюдением мам и бабушек детвора неутомимо воздвигала замки из песка. А там двое малышей завели между собой серьезную беседу:
— Твой папа вернулся с войны?
— Вернулся. А твой?
— И мой. Лошадь мне привез.
— А у твоего папы сколько медалей?
Варенька случайно услышала этот разговор. Этого было достаточно, чтобы она тут же перестала насыпать песок в ведерко и побежала к сидящей на скамье бабушке.
— А почему, — спросила она, — ко всем папы возвращаются, а ко мне нет?
— Задержался, видно, — неопределенно ответила Ульяна Гавриловна и подумала: «А что другое я могу ей сказать? Правды она не поймет, ну, а что лгать ей, я и сама не знаю. Да, может, и они еще там одумаются…»
Слабая надежда на благополучное завершение ссоры между дочерью и ее мужем никогда не покидала Ульяну Гавриловну.
«Не может быть, чтоб это навсегда, — думала она. — Звери и те не бросают своих детенышей, пока они не окрепнут, не научатся жить».
Вернувшись домой, Ульяна Гавриловна сразу же принялась за стирку. Это было много раз проверенное ею средство быстро восстанавливать душевное равновесие. Занятая трудом, в котором всегда находила удовлетворение, она постепенно забывалась и успокаивалась.
Рядом на табуретке пристроилась Варенька. Сегодня и у нее «большая стирка». Подражая бабушке, с которой она крепко сдружилась, Варенька с озабоченным видом усердно полоскала в старой эмалированной миске пестрые лоскутки.
— Ах, озорница. — Бабушка устало разгибается, чтобы положить выстиранную вещь в таз, с любовью смотрит на внучку и улыбается.
Но Варенька даже бровью не ведет. И это понятно: когда занят настоящим делом, отвлекаться от него не следует.
И вдруг раздается настойчивый, с неровными паузами звонок.
— Ой! — радостно вскрикивает девочка и, забыв обо всем на свете, бросается в коридор.
Но там ее уже опередила Елизавета Васильевна, она успела открыть входную дверь.
— Письмо и «Правда», — подавая конверт и газету, говорит ей почтальон.
— От мамы! — радуется Варенька. Она научилась узнавать ее почерк.
— Неси бабушке, прочитает, — отдавая ей письмо, улыбается Елизавета Васильевна.
— Бабушка! — С письмом в руках Варенька мчится назад в комнату.
Из дальней двери выглянул Владимир Григорьевич Частухин. За последние полгода он сгорбился, стал меньше ростом и сделался каким-то очень тихим. Казалось, будто он все время к чему-то прислушивается или чего-то напряженно ждет. Знакомые без слов понимали его. Не хотело смириться с бедой отцовское сердце. И хотя надежда давно иссякла, в душе все еще теплилась искорка: «А вдруг там ошибка случилась, и сын жив…» На звонок почтальона Владимир Григорьевич обязательно выходил.
