Вампиры - страница 9
— Слишком много этих спасателей мира!
— Вы думаете, — спросила Бэти, — что это все плуты и обманщики?
— Не знаю, знаю только, что власть их кончается с момента открытия трактиров, потому что потом уже не хватает ни слушателей, ни пенсов.
— Вы давно видели моего брата? — спросила она неожиданно.
— Три дня тому назад я был у него на сеансе.
— Так он все еще занимается спиритизмом! — воскликнула она возмущенно.
— Простите, я не знал, что он это скрывает от вас.
— Нет, нет, только я думала, что он уже бросил это, потому что давно не вспоминал об этом… Но и вы тоже этим занимаетесь? — спросила она испуганно.
— О, нет! Я был на сеансе, не принимая в нем никакого непосредственного участия, играл только, вернее, начал играть и уснул за фисгармонией. Меня разбудили, когда уже сеанс окончился.
— Вы в эти вещи не верите, правда? — почти просила она.
— Прежде всего — не знаю. Я ничего не видел и ничего не утверждаю и не отрицаю, потому что этим не занимаюсь. — В это время он вспомнил непонятную двойственность Дэзи, но не сказал об этом ни слова, чтобы не испугать Бэти.
— Джо уже больше двух недель не был дома, — жаловалась она тихо, — а ведь его отпуск скоро кончается и ему надо возвращаться в полк.
— Поскольку он об этом говорил, он уже не вернется на службу.
Бэти остановилась, пораженная.
— Не вернется! Боже мой! Вот отец огорчится, — простонала она.
Мистер Зенон начал горячо защищать своего друга, изображая военную жизнь в самых черных красках, говоря, что эта жизнь недостойна такого совершенно исключительного человека, как мистер Джо, но Бэти только печально качала головой.
— Что отец на это скажет?! Жизнь у нас в доме станет совсем невыносимой! Чувствую, что отец поссорится с ним окончательно, не простит ему этого. Тетки лишат его наследства… Что с ним будет?.. И со мной что теперь будет?
Она не могла сдержать слез.
— Мисс Бэти, а я разве уже ничего не значу?
— Я иногда начинаю бояться, что и вам, мистер Зен, в конце концов опротивеет наш дом; надоедят тетки, вы поссоритесь с отцом, возненавидите меня — ах, разве я знаю, что еще будет! — одним словом, в один прекрасный вечер вы уйдете, и уже никогда я вас больше не увижу, — никогда! — В голосе ее дрожало беспокойство.
— Совсем незачем огорчаться преждевременно. Если даже тетки и доведут меня до этого и я поссорюсь с отцом, то я уйду из вашего дома, но с вами, Бэти, вместе с вами и навсегда.
Голос его звучал уверенно.
— Вместе и навсегда! — воскликнула Бэти, вся загоревшись от волнения. — Ах, мистер Зен…
— Что, дитя мое, что? — нежно спрашивал он, видя ее нерешительность.
— Как я вас страшно… страшно… нет, не могу теперь, не могу… после скажу, вечером…
Она отвернула покрасневшее лицо.
Зенон благодарно улыбнулся и не спрашивал больше, — он и так знал, какое слово благоухало на ее горячих губах и лучилось из засветившихся неожиданно глаз.
Они продолжали идти молча, оплетенные сладким ритмом этих недосказанных слов, полные тихой мелодии любви и глубокой веры друг в друга.
Они забыли о прежнем своем разговоре, не чувствовали уже ни холода, ни дождя, ни тумана, ни пасмурности этого ужасного дня, — шли по каким-то неожиданно расцветшим лугам, полные весеннего цветистого восторга.
Шли по душистым зеленым и звонким рощам любви, очарованные и восторженные, переживая невозвратные мгновения полного счастья.
Молчали, потому что дорога и желанна была им эта внешняя тишина; в ней они притаились как бы в пламенной чаще, как бы в светлом тумане стыдливой боязни, притаились, чтобы говорить только взглядами, прикосновениями рук, вздохами, в которых больше страсти, чем признания, улыбкой, в которой и горячая кровь кипела, и светилось что-то неуловимое, святое и упоительное, что было как бы запахом молитвенно пылающих душ.
Бэти часто обнимала его голову страстными, целующими взглядами и, непойманная, пугливо прятала влажные томные глаза, а он, сильно прижимая ее руку, наклонялся и жадными, воровскими взглядами ловил ее горящие губы.
Иногда какой-нибудь звук, который не был словом, который даже ничего не обозначал, пробегал от одного к другому тайно и так понятно, что они прижимались еще сильнее друг к другу, наклоняли головы, глубже вздыхали и незаметно для самих себя останавливались на одно мгновение, на мгновение обессиливающей радости — радости чувствовать себя друг возле друга…
