Не прошло и часа, как «Арабелла» и «Ла Фудр» подняли якоря и вышли в море. Капитан Блад был удивлён, что Левасер повёл свой корабль несколько в иную сторону, но вскоре «Ла Фудр» лёг на ранее оговоренный курс, которого держалось, кстати сказать, и одетое белоснежными парусами судно, бегущее к горизонту.
Голландский бриг был виден в течение всего дня, хотя к вечеру он уменьшился до едва заметной точки размером с булавочную головку на безбрежной глади океана. Курс, которым должны были следовать Блад и Левасер, вёл на восток, вдоль северного побережья острова Гаити.
Всю ночь «Арабелла» тщательно придерживалась этого направления, но пиратский «Ла Фудр» под покровом темноты, подняв на реях все свои паруса, резко смылся, повернув на северо-восток.
– Может, всё-таки не надо? Нас не поймут, – трусоватый Каузак ещё раз пытался образумить исполненного самовольства Левасера.
– Чёрт бы побрал твою драную душу! – отмах-нулся заносчивый капитан. – Судно остаётся судном, безразлично – голландское оно, немецкое, русское или испанское. Наша главная задача – это захват кораблей, считай, что всем достаточно этого объяснения!
Лейтенант собирался сказать, что вот на русские корабли уж точно не стоило бы нарываться, но промолчал. В конце концов, понимая, что предметом вожделений Левасера является не сам корабль, а лишь девушка на его борту, он мрачно сплюнул с кормы в проплывавшего дельфина. Не попал, что ещё более ухудшило его настроение, но приказ есть приказ, и, ковыляя на кривых ногах, бретонец побрёл отдавать команде необходимые распоряжения.
Уже на рассвете грозный «Ла Фудр» оказался на расстоянии одной морской мили от мирного «Джонгроува».
Младший брат мадемуазель д’Ожерон, с ходу опознавший пиратский корабль Левасера, деликатно выражаясь, не на шутку за…волновался. На «Джонгроуве» подняли дополнительные паруса, однако Левасер, чуть свернув вправо, дал предупредительный выстрел перед носом брига.
Храбрый, но не меткий голландец открыл ответный огонь, и пушечные ядра его кормовых пушек местами пробили пиратские паруса. Пока суда шли на сближение, «Джонгроув» успел сделать ещё один залп, но толку от этого было – один пшик…
Пять минут спустя абордажные крюки крепко пришвартовали корабли борт к борту, и корсары с дикими криками начали перепрыгивать с палубы «Ла Фудра» на шкафут голландского судна. Это было легче, чем отобрать у ребёнка конфету…
Капитан «Джонгроува», побагровев от гнева, ринулся к пирату, требуя объяснений:
– Как фы смеете, месье Лефасер! – кричал голландец, топая ногами. – Это неслыканная наклость! Что фы запыли на моём корапле?
– Ах, мон ами, мне нужно только то, что у меня украли. Но раз вы первыми открыли огонь, повредили мой нежный «Ла Фудр» и, кажется, даже убили четыре-пять-шесть человек из моей команды, то я забираю ваш дурацкий бриг в качестве военного трофея!
Стоя у перил кормовой рубки, романтичная дура мадемуазель д’Ожерон, затаив дыхание, восхищалась своим возлюбленным. Вообще-то, она и сама была достойна внимания: высокая, стройная девушка, обещавшая стать восхитительной женщиной; чёрные волосы; гордое лицо цвета слоновой кости; большие глаза, лучащиеся самыми искреннейшими чувствами. И маленький, как у канарейки, мозг…
– Он просто няшка, чудо какой кавайный, ми-ми-ми!
Властный, смелый и дерзкий, Левасер казался ей в эту минуту идеальным воплощением мужчины. Французский пират с утробным рыком бросился к девушке, но голландский капитан раскинул руки, пытаясь задержать негодяя. Левасер взмахнул топором не задумываясь, раскроив голландцу череп так, что мозги брызнули наружу. Нетерпеливый любовник потоптался на тёплом трупе, а мадемуазель д’Ожерон в ужасе отпрянула в сторону.
Левасер взбежал к ней по ступеням наверх и, отбросив в сторону окровавленный топор, широко раскрыл объятия, прижимая к груди отвоёванную возлюбленную. Но она вдруг съёжилась от страха…
– О, наконец-то ты моя! Моя, моя, моя, несмотря на все глупые запреты твоего папочки! – напыщенно воскликнул её герой.
Девушка же, упираясь изо всех сил, едва слышно шептала:
– Зачем вы его убили?
