— Что горит-то? — не понял Дорожкин и снова взъерошил ладонью макушку. — Вы скажите, а то, может, пожарную охрану надо вызывать? Есть пожарка в городке?
— Не поможет она вам, — приподнял крышечку заварника Тюрин. — Да и беды-то особой нет в том, что мы разглядели. От той напасти ни горя ни прибытка. У Лизки-то он рваный, словно обрывок или отблеск какой, его и Фим Фимыч разглядел, ейный довесок в глаза бьет, хотя мало кто его видит, да и то, думаю, недавно появился или прорезался. Тут некоторые считают, что на том ее внешнечество держится, а я Лизку помню, когда над головой у нее ничего не моргало, а она уж молодилась своим талантом. А у вас ровно дышит, но просто так не разглядишь. Давно хоть? Или вы ни сном ни полусонью? Глаз-то у вас хороший. Лизку-то встретите, точно разглядите. А сами себя?
— Да вы о чем хоть? — нахмурился Дорожкин. — Что хоть разглядели-то? Ну видел я Лизку, нимб у нее над головой. Померк, правда, потом, но был. Может, и опять есть. И что?
— Так и у вас, — хмыкнул Тюрин. — Ну чисто сполох какой-то. Не знаю, как уж назвать. Но нос-то особо не задирайте. К святости он никакого отношения не имеет. Так. Аномалия какая-то. Бесполезная, кстати, на мой взгляд.
— У меня нимб? — оторопел Дорожкин и снова начал ощупывать голову.
— Нет, — фыркнула девчушка. — Спиртовка у вас на голове разбилась, сейчас припечет.
— Да вы что? — испуганно вскочил с места Дорожкин. — Откуда? Да я к вам совсем по другому делу. Да я бы увидел. Наверное… Почему нимб?
— Это как же бы вы его разглядели? — не понял Тюрин. — В зеркале? Да вы садитесь, чай заварился. Обсудим все. И дело ваше.
— Не врет ведь? — с интересом заметила девчонка. — И вправду не знал. Хотя не так прост, как Лизка. Есть в нем что-то непонятное, чего даже я разглядеть не могу.
— Ну ты его с Лизкой-то не равняй, — с укоризной покачал головой Тюрин. — Она хоть существо и безобидное, но убогое. Последние года так уж точно. Понятно, что не прост…
— Алле. — Дорожкин поднял телефон, постучал по рычагам. — Господа Тюрины! Я туточки, рядом.
— Да видим мы. — Тюрин протянул руку и коснулся груди Дорожкина. — А ведь точно, что-то есть в нем. Что-то странное. Вот здесь. А ну-ка, Ежик, ладошку положи на спину. Ага. Точно напротив.
Девчушка вскочила с места, шмыгнула к спинке стула, коснулась спины Дорожкина.
— Ну? — напряженно проговорил Дорожкин, боясь шевельнуться. — Там тоже светится?
— Нет, — отчего-то побледнел Тюрин. — А ведь убили вас, господин инспектор. И давно уж. С полгода как. Убили и подтерли за собой. Все ниточки повыдергали. Отчего ж вы не в мертвяках? Можете мне это объяснить?
Глава 3
Жизнь после смерти
В воскресенье Дорожкин встал поздно. Просыпаться начал с пяти утра, минутами бессмысленно смотрел в потолок, затем незаметно проваливался в сны, которые забывал немедленно по пробуждении. Снова смотрел в потолок и снова видел какие-то сны. К десяти утра организм, приученный за последний месяц к ежеутреннему плавательному марафону, взбунтовался и выгнал Дорожкина на беговую дорожку. Отмерив себе рубеж в десять километров, он принялся перерабатывать комнатную пустоту в липкий пот, раздумывая о том, что гораздо полезней было бы натянуть спортивный костюм и выпилить те же самые десять километров через Яблоневый мост, по деревне, через главный мост к больнице, спуститься к церквушке по Радонежского и Конармии, миновать кладбище, обогнуть озеро, благо, по словам Ромашкина, имелся какой-то мосток у впадения в него Малой Сестры, да вернуться к дому опять по Яблоневому.
— Или больше десяти выйдет? — пробормотал Дорожкин. — А выйдет больше десяти, — тут же поправился он, — останусь на кладбище. Там мне самое место.
Из зеркала на него смотрел все тот же самый Дорожкин, в меру круглолицый, из тех, кому улыбка идет как красный цвет клубнике. «Тебе бы клоуном работать, — уверяли его одноклассники, — ты, когда анекдоты рассказываешь, светишься уже после второго слова, пусть даже сам как кремень держишься». Клоуном Дорожкин быть не хотел. А кем же он на самом деле хотел быть? Ну не сидеть в сапожной будке, это точно. Многое хотел. Хотел, начитавшись книжек Арсентьева
