— А поподробнее, — нахмурился Дорожкин.
— АТС у нас в подвале, — пожал плечами Мещерский. — АТС старенькая, аналоговая, ну для тех трех сотен телефонных номеров больше и не надо.
— Дальше, — поторопил Мещерского Дорожкин.
— Все, что тебе нужно, я и увидел в том самом подвале, — пробормотал Мещерский. — Он, кстати, не запирается. Там, конечно, творится черт знает что, грязь, пыль, как оно еще работает, непонятно. Почта-то наша не чета этим готическим доминам, развалина послевоенной постройки, но сделано все, наверное, с запасом прочности. Так вот, там же обнаружились и телевизионные кабели, и радиолинии, и все остальное. Магистральные усилители стоят, все как положено. И от них вот такая кабельная мотня, с мою ногу толщиной, идет, судя по всему, параллельно каналу с силовым кабелем в ту же промзону.
— Значит, там внутри стоит какой-то ретранслятор? — спросил Дорожкин.
— Заодно и энергетическая установка? — покачал головой Мещерский. — А где трубы? Или как она работает? На чем? Сразу скажу, насколько я оглядываю из окна территорию промзоны, высоковольтных линий там нет ни одной.
— А под землей? — спросил Дорожкин.
— А кто их знает, — пожал плечами Мещерский. — Может быть. Я мог и на периметре канал упустить, если он давно проложен. Хотя кабель связи должен быть свежим. ТВ все-таки. Но дело-то не в том. В этой промзоне ничего ж не происходит. Ну всего я видеть не могу, потому как корпуса за забором высокие, основную часть территории загораживают, но что-то я не замечал, чтобы оттуда продукцию вывозили или, к примеру, туда завозили какое-то сырье, комплектующие. Ты дрова у центральных ворот видел? Ну где автоматы с газированной водой стояли?
— Да я там не хожу, — объяснил Дорожкин.
— И не увидишь, — продолжил Мещерский. — Мужики на телегах привозят дрова и сбрасывают их у центральных ворот. Чуть ли не к воротам вплотную. И делают это вечером, считай, что почти в темноте. А утром дров уже нет. Я хотел рассмотреть, куда они деваются, но подъезд к воротам освещен неплохо, а вот сами ворота и куча дров в темноте.
— Ну и что? — не понял Дорожкин. — Территория секретная, мужиков туда не допускают. Дрова убирают ночью.
— А что они производят? — спросил Мещерский. — Ложки режут из дерева? Или подводные лодки сколачивают из досок?
— График, — Дорожкин поморщился, — не умножай сущности. Какая тебе разница, что они производят?
— А какая тебе разница, куда уходят кабели? — парировал Мещерский.
— Большая, — отрезал Дорожкин. — Если мы захотим выбраться из города, то сделать это самостоятельно, без Адольфыча, будет почти невозможно. Или вовсе невозможно. А если идти вдоль кабеля…
— Мы что, в тайге, что ли? — не понял Мещерский. — Звезды над головой. На юг через сто километров Москва. В чем проблема?
— Пока ни в чем, — постарался улыбнуться Дорожкин. — Ты-то что сюда пришел? Меня, что ли, искал?
— Как тебе сказать? — Мещерский почесал затылок. — Тебя не искал. Нет. Вот. Стал иногда в церковь заходить. Поп тут интересный. Поговорить с ним можно кое о чем. Да и как-то спокойнее в церкви. Опять же музыка хорошая звучит. Он тут в основном Эдит Пиаф заводит, но у него есть и другая музыка. Раритеты разные.
— График, — Дорожкин приблизился к нему на шаг, — выкладывай.
Он мялся ровно секунду. Потом полез в карман и с пыхтением вытащил листок. На нем Машкиным почерком было написано.
«График, я получила в администрации квартиру как преподаватель училища. Буду жить отдельно. Не болей. Маша.
Привет Дорожкину».
— Что это? — не понял Дорожкин.
— Это записка, — объяснил Мещерский. — Она торчала в двери. Ни Машки, ни ее вещей дома я уже не обнаружил.
— И что ты собираешься делать? — растерянно спросил Дорожкин.
Мещерский наклонился вперед и громко, с тоской и одновременно какой-то обреченной радостью, прошептал:
— Ничего. Мой тебе совет, Дорожкин. Не умножай сущностей. Тем более с прозрачными спинами.
