— Так кто он все-таки теперь? — не понял Дорожкин. — Кровосос или оборотень?
— А есть разница? — серьезно спросил Адольфыч.
— Ну кофеманы в моем лице безмерно вам благодарны в любом случае, — заметил Дорожкин. — Да и Угур вроде бы не плачется о несчастливом жребии.
— Плачется, — хмыкнул Адольфыч. — Мерзнет он здесь. Ничего. Зимой отпущу его погреть косточки на юг. Да и ездил он уже. Только здесь ему все равно лучше. Здесь он подзаряжается. А там… — лицо Адольфыча стало строгим, — рано или поздно захочет крови. За все надо платить, Евгений Константинович.
— Надеюсь, — Дорожкин поежился, — что я не захочу крови ни там, ни здесь. Нигде.
— Ну, — Адольфыч расплылся в улыбке, — ты, Евгений Константинович, особый случай. Понимаешь, я вот искал сравнение. Предположим, для того чтобы стать писателем, требуется талант. Я имею в виду настоящего писателя. Который способен соединить фразы так, чтобы из их сочетания родилось что-то особенное, зазвучала какая-то музыка. Но ведь порой, и даже весьма часто случается так, что фразы соединены, музыка готова зазвучать, но не звучит. Знаешь почему? Музыка не звучит в вакууме. — Адольфыч довольно хлопнул в ладоши. — Даже самому хорошему писателю нужен читатель. Так вот ты — идеальный читатель. Талантливый читатель. Редкий. Понимаешь?
— Не удается уделять времени чтению в последнее время, — признался Дорожкин.
— Ну ты меня понял, — поджал губы Адольфыч и тут же снова растянул их в улыбке. — Милочка, уже предвкушаю.
Секретарша, несмотря на каблуки, приблизилась к столу неслышно. Она обогнула Дорожкина и наклонилась, снимая с подноса чашечки кофе. Короткая юбка натянулась, демонстрируя несомненные достоинства фигуры, но взгляд Дорожкина был прикован к спине. Блузка имела вырез, и в этом вырезе темным треугольником темнело что-то, напоминающее наглядное пособие в кабинете анатомии. Белели позвонки и ребра, а под ними поблескивало что-то влажное и живое.
— Спасибо, Милочка, — улыбнулся Адольфыч. — Идите.
Дорожкин окаменел. Он даже не чувствовал запаха кофе.
— Брось, — подмигнул ему Адольфыч. — Обычная мавка. Правда, сразу скажу, внешность у Милочки выдающаяся, но в принципе-то — обычная мавка. Русалка, если говорить упрощенно. Конечно, следует отринуть всякую мифологическую муть насчет некрещеных детей, утопленников и прочего. Мавка — это вполне конкретный вид потайного народа. Знаешь, чем отличается потайной народ от обычных людей?
— Нет, — судорожно мотнул головой Дорожкин.
— Тем, что они в большей степени управляют собой, — проговорил Адольфыч. — Человеку, чтобы в какой-то степени владеть собственным телом, требуются годы неустанных практик, а та же мавка делает это с легкостью. Она управляет собственным настроением, регулирует температуру тела, в общем-то всеядна. Знаешь, с некоторым трудом, но способна даже регенерировать потерянную конечность. Потайной народ — это народ будущего, Евгений Константинович. Но я скажу тебе еще больше — обычных людей не существует.
— Я обычный человек, — не согласился Дорожкин.
— Нет, — покачал головой Адольфыч. — Но не потому, что ты обладаешь несомненными талантами. Обычный человек — это существо, которое располагает стандартным набором характеристик. Находится, так сказать, в некотором равновесии. Нет, конечно, имеются индивидуумы, которые выделяются из массы, но, в сущности, если исключить из выборки тех, кто на самом деле является или представителем потайного народа, или его потомком, мы имеем дело со стандартным существом. Не лишенным индивидуальности, конечно, но индивидуальности в ментальном плане. На уровне психофизики. Ключевое слово. В определенной интерпретации, конечно. Но ключевое.
— Я обычный человек, — повторил Дорожкин и положил руку на грудь: колючее и больное неожиданно дало о себе знать.
— Смотри, — откинулся назад Адольфыч. — Сейчас температура твоего тела поднялась на доли десятых градуса. Обычно организм это делает самостоятельно, реагируя таким образом на болезни, на какие-то внешние факторы. Но именно сейчас причиной послужило твое волнение. Давай попробуем успокоиться. Я не буду ничего говорить, не буду тебя гипнотизировать. Я обращаюсь к твоему разуму, просто прошу тебя, успокойся.
