— Я помню, — отозвалась Ульма. — Но теперь ненависть и боль исчезли. Мое сознание наполнилось страданием, невероятной тоской. И даже, может быть… Раскаянием?
— Что ты такое говоришь, женщина! — Дарм со всей силы ударил кулаком по столу, и разом подпрыгнули глиняные мисочки.
— Вот, — с теплой улыбкой сказала она. — Значит, ты тоже это чувствуешь.
— Он дурачит нас, хочет обвести вокруг пальца! Как ты это не понимаешь. Ведь мы изрешетили его пулями, он истекает кровью… Он делает это специально, чтобы в нас проснулась жалость и мы, мы…
— И мы покормили девушку и не причиняли ей никакого зла, — закончила она за него. — Мне кажется, я могу читать его мысли.
Дарм обхватил голову руками.
— Ульма, что ты говоришь… Если, проклятье, тебя кто-нибудь услышит? Досталась же мне жена, сочувствующая чудовищам…
Джайну заперли в подвале, освещенном огарком свечи. Потом ее второй раз вывели наверх, в теплую кухню, где опять накормили, и привели обратно. Через несколько часов один из стражников приоткрыл дверь и кинул ей одеяло. Одеяло было квадратным и коротким, рассчитанным на рост дворфа, но все равно пригодилось. Джайна укрыла им свои голые ноги.
Она все еще была в том коротком хлопковом платье, какое было на ней в день похищения. После грязных мешков, в которые приходилось кутаться, оно перестало быть искристо-белым, как раньше, а подол порвался в нескольких местах.
Джайна свернулась калачиком на горстке сена, попытавшись полностью укрыться одеялом, но холод бил ее изнутри крупной дрожью, и она была ему благодарна. Холод лишал ее малейшей способности думать.
Дверь опять открылась, звеня ключами, вошла та самая дворфийка, что кормила ее.
— Твои зубы так сильно стучат от холода, что я спать не могу, — сказала она ей. — А моя спальня, между прочим, на третьем этаже. Вставай, погреешься у огня.
Джайна мотнула головой.
— Не нужно себя изматывать, детка, — ласково сказал Ульма, опустившись перед ней на колени. — Он итак достаточно страдает.
Ульма подняла ее силой и привела в кухню, освещенную огнем очага.
— Сейчас вина тебе подогрею. Ты вряд ли такая же выносливая.
— Х…хват…ит, — заикаясь от бившей ее дрожи, только и смогла сказать Джайна.
Ульма с интересом посмотрела на нее, но промолчала. Через какое-то время, руки девушки перестали трястись, и она смогла держать глиняную чашку с горячим вином, не проливая его на себя. Терпкое и сладкое, красное вино обволакивало ее изнутри, и ее разум, находившийся на грани истерики, стал медленно успокаиваться.
— Так-то лучше, — сказал дворфийка. — Меня зовут Ульма.
— Джайна, — сказала она и сама удивилась спокойному и плавному звучанию своего голоса.
— Вам нужно бежать отсюда, Джайна, — так же нежно проговорила Ульма. — И есть только один выход, не самый простой, к сожалению.
— Вам? — пламя очага в ее глазах расплывалось круглыми желтыми пятнами, и Джайна с трудом следила за разговором.
— Если он выживет, утром его убьют, Джайна. А он выживет. Хотел бы, но не может умереть.
Он… Джайну кинуло в пот, в жар и волна истерики вновь показалась на горизонте сознания, леденящим холодом разливаясь вокруг сердца.
— Вы не знаете, кто он, — сдавленно сказала она.
— Мне все равно, кто он, — с легкой улыбкой ответила Ульма. — Ты не знаешь, чего мне стоят эти слова. Его освобождение принесло нам необычайные страдания. Мой народ ненавидит его и желает смерти. И никто не сможет понять меня. Но я готова к сложностям. Я слышу его мысли и его чувства, и знаю, что те страдания, которые мы испытывали, были не по его вине. Это Силы, с которыми он пытается бороться.
И она рассказала ей план побега из Зин-Азшари на поверхность Азерота. Джайна слушала и отказывалась верить в то, что такое вообще возможно.
