Вдруг лесную тишину нарушил человеческий голос... кто-то неподалёку пел нехитрую мелодичную песню, которая, впрочем, произвела на Любушу заметное впечатление. Девушка вздрогнула, услышав звуки песни, и щёки её загорелись ярким румянцем, а в глазах засверкал радостный огонёк.
— Он. Ждёт он! — прошептала она и с удвоенной силой нажала на весло. — Это его голос... Он поёт мою любимую песню...
Всё ближе слышалась песнь, и наконец Любуша ясно различила всплеск весел. Недолго думая, сильным и быстрым движением вогнала она свой челнок в самую гущу прибрежных кустарников, скрывших её окончательно пышной листвой. Всё это было делом нескольких мгновений, и когда на реке показался нос другого челнока, кругом всё было тихо, ничто не указывало на присутствие человека.
В челноке на корме стоял статный юноша. Он так же, как и Любуша, легко управлялся с веслом. Все отличительные черты славянского племени ясно в нём выразились. Густые русые волосы рассыпались по богатырским плечам. Смуглое от загара лицо с голубыми, как летнее небо, глазами, смотревшими кротко, добродушно, но вместе с тем несколько и хитро, обрамляла небольшая также русая бородка с мягкими, как шёлк, волосами.
Он был тоже очень молод, но физическая мощь так и сказывалась во всей его крупной богатырской фигуре. Мускулы на руках у него так и вздувались при каждом движении, а через весь лоб прошла синяя жила, ясно видная даже при загаре.
Одет он был просто: прямо на рубаху была накинута козья шкура, ноги — тоже обёрнуты кожей. Очевидно, этому юноше, как и большинству наших предков, некогда было особенно заботиться о своей внешности. Главной красотой его были его крепость, мощь, лёгкость, а до всего остального ему не было ровно никакого дела. Казалось даже, что и мылся-то он ещё всего один раз в жизни[7]...
Он ловко остановил свой челнок и стал озираться вокруг. >1 2
— Здесь ждать обещала, — сказал он. — А вот нет её! Неужели обманет? Нет, не поверю я этому... Любуша, Любуша, ау!
— Ау, Святогор! — послышалось из густого кустарника.
— Здесь она, здесь! — радостно воскликнул юноша. — Но где же?
Взор его перебегал от одного прибрежного дерева к другому. Вдруг внимание Святогора привлекли надломленные ветви кустарника. Он быстро двинул челнок и со всего размаха пустил его в гущу.
Когда челнок ударился в рыхлую землю, позади Святогора послышался смех.
— Поймай-ка! — громко крикнула Любуша, выталкивая свой челнок из кустарника на середину речки.
Пока Святогор освобождал завязший в земле челнок, она уже была далеко впереди. Парень скоро пустился вдогонку. Лес огласился звонким смехом. Но силы у гребцов были далеко не равны. В несколько взмахов весла Святогор настиг девушку, продолжавшую звонко смеяться.
— Ну постой! Не уйдёшь теперь. Моя! — говорил юноша, преграждая путь челноку Любуши.
— Да уж и так твоя... бери, — отвечала она, протягивая к нему руки.
— Моя, моя! Радость моя, любимая, — раздался нежный шёпот влюблённого. — Без тебя мне и жизнь не в жизнь...
— Так, Святогор, я тебе верю... Только скоро ли буду совсем твоей? Ох, чует моё сердце, что не бывать нашему счастью...
— Ну вот! Что же нам может помешать?
— Не знаю. Сердце — вещун... Порой, как подумаю, так вот и кажется: нечто грозное, страшное висит над нами, упадёт оно и нас раздавит. И так мне от этой думы тяжко станет, что и сама не знаю, где место найти...
— Оставь ты, голубушка, такие мрачные думы. Люблю я тебя и верю, что никакая сила разъединить нас не может...
— Ох, не говори, Святогор! Много везде злых людей. И мало ли что с тобой может случиться!
— Никого я не боюсь! И от зверя, и от человека оградить себя могу... верь мне и оставь свой напрасный страх.
Губы их слились в долгом нежном поцелуе...
Тут ветка хрустнула на берегу в кустарнике. Чуткий слух Святогора уловил этот звук. Но юноша тотчас же успокоил себя мыслью: «Должно быть, зверь прошёл по лесу».
А никаких зверей Святогор не боялся. На самого властелина дремучих лесов севера — медведя — ходил он один на один и всегда целым оставался. А тут если и прошёл зверь, то помельче медведя; и такого нечего было страшиться.
