Он ворвался в палатку, сразу почувствовал запах гари и с размаху грудью упал на ящик с динамитом. Тряпка погасла, грудь обожгло, но Колесников этого даже не заметил. Вскочил, огляделся.
В палатке было дымно, кто-то корчился за вьюками на спальнике, он кинулся туда и склонился над Альбиной.
Она смотрела снизу огромными молящими глазами, в них закипали слезы. Владимир упал на колени, стал распутывать и развязывать узлы веревок. И вдруг — нет, это не сон, почувствовал, что лица его касаются губы Альбины. Колесников развязал ей ноги, она вскочила и припала к нему всем телом, забилась у него в руках, плача и повторяя одно и то же:
— Жив! Жив! Жив!
В палатку вбежал Нерубайлов.
— Как Соловово? — спросил его Колесников.
— Две дырки в груди. Пока жив.
Альбина зажмурилась, дико, словно просыпаясь, взглянула на Нерубайлова и выскочила из палатки.
— Владимир Палыч,— спросил появившийся в палатке Чалдон,— Этого-то зверя как, аль жить оставим?
— Черт с ним,— сказал Колесников,— не до него сейчас. Как там Седой?
— Ежели быстро его доставить к людям, выживет,— ответил Чалдон, набивая карманы патронами.— Альбина там его бинтует.— Он вышел, вскинув на плечо карабин.
— Вот и все, — сказал Колесников и сел, чувствуя, что ноги его не держат. Подошел и сел рядом Нерубайлов. Руки, которыми он пытался свернуть самокрутку, тряслись.
— Как мы их, а? Владимир Палыч?
Колесников заулыбался. Но тут он вспомнил о Соловово и заставил себя встать. Молодец, Викентьич. Если бы не он, этот Лепехин мог бы их, как кур, перестрелять. У Чалдона патрон в обойме оставался, в пистолете Колесникова два. Он вышел на поляну. Рядом с убитым Хорем стоял неизвестно откуда взявшийся Порхов и тянул у того из руки пистолет.
— Мое оружие,— сказал, он в ответ на недоумевающий взгляд Колесникова.— За мной числится.
Соловово лежал на середине поляны, прикрытый ватником, а Альбина подсовывала ему под спину сосновые лапы, чтобы ему легче было лежать, полусидя. Грудь его была забинтована. Глаза потухли.
— Главное, что жив, старина! — сказал Владимир, присаживаясь перед ним на корточки.
Соловово вздохнул. Подошел Порхов, скомандовал:
— Колесников, к лошадям. Сейчас уходим.
— Что-о? — не веря своим ушам, спросил Колесников, поражаясь тому, как быстро этот человек снова взял бразды правления в свои руки.
— Как уходим, а похоронить?
— Ждать не будем,— заявил Порхов, не глядя на канавщиков.— Раненого берем и уходим.
— Нет уж,— сказал Колесников.— Я без Чалдона шагу не сделаю.
— Он за Лепехиным пошел,— пояснил Нерубайлов.— И пока того не кокнет, не воротится.
— А я говорю, выходим немедленно,— сказал Порхов, вонзаясь в них небольшими злыми глазами.— Я начальник партии. Кто не подчиняется, тому платить зарплату отказываюсь.
Нерубайлов широко раскрыл глаза. Секунду подумал, потом растерянно улыбнулся:
— Может, чуток подождем, Алексей Никитич!
— Ни секунды!
Нерубайлов взглянул на Колесникова, отвел глаза и пошел к палаткам.
— Я отсюда не двинусь,— сказал Колесников твердо.
— Ваше дело,— отрубил Порхов.— А я обязан позаботиться о раненом, его надо доставить к людям как можно скорее.
— Я не дам себя унести отсюда, пока не придет Косых,— прошептал Соловово и посмотрел на обоих спорящих отсутствующими глазами.
— Я тоже буду ждать Васю,— сказал женский голос.
Порхов и Колесников оглянулись. Альбина стояла простоволосая, в разорванной на груди гимнастерке, на лице ее, когда она смотрела на мужа, было выражение вызова и вражды.
