— Чёрт побери! Ну и мучение!
Еще одна попытка. Его поле боя было погружено в тень. Солнце, которое здесь жгло наши макушки, не проникало под навес. Соболь, стоявший в тени после очередной своей попытки, казался бледнее обычного: на подобной высоте такие упражнения стоили громадных усилий. Но он по-прежнему не смирялся.
— Дайте ледорубы! — крикнул он. Неудача должна была его разозлить.
Вбитые горизонтально в снежную стену ледорубы могли служить ступеньками. Первый ледоруб уже сидел в стене, чуть выше второй, потом третий и четвертый. Нас было семеро — семь ледорубов, а над Соболем десятиметровая отвесная белая стена. Он вытащил самый нижний ледоруб и уже пытался вбить его возможно выше, когда вылетел тот, на котором он стоял. И на этом все попытки закончились.
— Чёрт побери! — ругаясь, он вытирал окровавленные руки.
— Вальдек, это препятствие можно преодолеть, но надо по-иному взяться за дело. А продолжать так бессмысленно, нужно добросовестно поработать с крючьями, — волновался Весек. — Не устраивайте игры, возьмите костыли, крюки, надо докопаться до самого льда и лезть наверх.
— Тут надо лезть с умом, — бросил Мацек многозначительно.
После нескольких попыток они смирились. Продолжать было слишком рискованно. От падений Соболя трещина угрожающе расширилась.
— Может, нам попытаться? — предложил Вальдеку Весек.
— Нет, чего ради пытаться! Тут необходимы лестницы. Ты хочешь показать, на что способен? Если ты даже влезешь, что из того? Как использовать эту дорогу для транспортировки? Братец, побереги лучше силы для вершины. Тогда они тебе пригодятся!
— Чёрт возьми! Вальдуха капитулирует! — Весек говорил, обращаясь к нам, но Вальдек должен был его слышать. — Нечего здесь забавляться ледорубами, надо спокойно поработать крючьями. И эта стенка наверняка уступит.
Вальдек и Соболь выбрались из впадины. Мы сели на снег, размышляя, что предпринять. Все рисовалось в таких радужных тонах, а теперь…
— Уже около двух, — прервал я разговоры. — Осталось два часа светлого времени. Надо двигаться, если мы собираемся что-то сделать!
— Весек, ты на словах проявлял столько энергии, так, может, отправишься со мной поискать обходной путь? — иронически спросил Вальдек.
Весек стремительно обернулся.
— Весек, только без грубостей! — просительно обратился я к нему. — Помнишь, мы говорили друг другу в Варшаве: залог хорошей атмосферы и удачи — умение беспрекословно подчиняться руководителю экспедиции или группы.
— Ну ладно, — буркнул он, вовсе не убежденный.
Мы оба встали, за нами поднялся Соболь. Юзек схватил фотоаппарат. Я в связке с Соболем направлялся вправо, ниже купола, вторая двойка ждала результатов нашей попытки, Юзек щелкал снимок за снимком.
— Может, мы одолеем стену через систему мостиков? — вслух рассуждал я.
От купола нагромождение сераков выходило на поле выше стенки. Толстая пушистая шапка на этой неведомо каким образом еще держащейся снежной конструкции не внушая доверия. Я шел медленно, пробуя ледорубом снег. Передо мной еще отрезок моста в несколько метров, а дальше — стенка, на другом ее конце недавно мучился Соболь. Но здесь она ниже (мост примыкал высоко) и не совсем отвесная. Да, выйти над ней, пожалуй, будет нетрудно. Передо мной маячил только этот выпуклый белый отрезок. Напряженно прислушиваясь, не затрещит ли что-нибудь, я делал каждый новый шаг очень осторожно, но с подсознательным ощущением, что мне удастся его сделать. Внезапно (длилось это долю секунды), непонятно каким образом, я оказался под слоем снега. Натянутая как струна верёвка от моей груди уходила через дыру в снегу туда, где виднелось темно-голубое небо.
Царила тишина, которую нарушал только шелест снега, сыплющегося сверху на лицо, плечи, за ворот рубахи… Я находился в глубокой снежной пещере, повиснув на верёвке в полуметре от ее дна. Ноги и руки словно бы независимо от моей воли лихорадочно нащупывали опору, на груди я чувствовал резкое сжатие верёвки.
— Эй, там, опустите меня вниз, — вместо крика изо рта у меня вырвалась только сдавленная мольба.
Верёвка медленно дрогнула, и вот я уже на собственных ногах. До этого момента я был спокоен, но теперь сердце колотилось, словно обезумевшая птица.
