— Вот, Гликерия Афанасьевна, полюбуйся. Время — восемь часов утра, а он уже и выпил, и закусил, и спать улегся. Пьяница!.. И так две недели подряд!
Судя по Марьиному боевому настрою, разобраться с запившим лесным хранителем она планировала окончательно и прямо сейчас. Купание в волшебном водоеме этой ночью затянулось, причем так, что ложиться спать уже не было смысла, а потому, переодевшись и высушив волосы, мы с ней сразу же отправились беседовать с лешим. Благо сил теперь, и волшебных, и физических, было много.
Нарушителя Марьиного спокойствия нашли очень быстро. Забиваться под пни и коряги лесной хозяин в этот раз не стал, а устроился прямо на земле под большой раскидистой елкой.
Спал он крепко, источая при этом такой аромат, что комаров действительно можно было не бояться.
— Лика, ты это видишь?! — продолжила возмущаться яга. — Совсем стыд потерял! Где упал, там и отключился! А дальше что будет?
А дальше все будет печально. Потому как резкий запах браги, которую употребил леший, был мне очень даже знаком.
— Тебе не кажется странным, что хранитель спился так быстро? — задумчиво спросила я у Марьи. — Лешие, конечно, спиртное уважают, однако почти не хмелеют и норму свою помнят.
— В семье не без урода, — мрачно ответила она. — Мой всегда был натурой увлекающейся. Будить-то его будем?
Я кивнула. Марья подошла к спящему лешему и с раздражением потрясла его за плечо. Тот ожидаемо не отреагировал. Яга хмыкнула и быстро прочитала над ним коротенькое заклинание. Леший сладко захрапел.
Хранительница хмыкнула снова, теперь уже недоуменно. Сделала пасс рукой и отправила прямо в голову спящего тонкую полупрозрачную стрелу. Магическое орудие долетело до его спутанных волос и растаяло в воздухе.
— Лика, — испуганно пробормотала Марья, — такого раньше не было! Что это с ним? Заколдован, что ли?
— Похоже на то, — мрачно ответила я. — Давай-ка теперь я попробую.
Вдвоем мы перевернули лешего на спину. Я осторожно приподняла его голову и подула ему в лицо. Глаза хранителя медленно открылись. Вот только были они не болотно-зеленого цвета, характерного для любой лесной сущности, а небесно-голубыми, яркими и очень знакомыми.
Стоило нашим взглядам встретиться, как в голове раздался голос, насмешливый и родной: «Когда же ты нагуляешься, сладкая?»
От неожиданности я разжала руки, и леший, потеряв опору, бухнулся на землю. Радужка его глаз тут же вернула себе естественный цвет, а сам он растерянно захлопал редкими веточками-ресницами.
— Ну здравствуй, Архип Григорьевич, — насмешливо сказала я. — Хулиганить изволишь?
— Матушка, — растеряно пробормотал хранитель, — Гликерия Афанасьевна… А что же ты… А я тут… Ох…
— Очнулся-таки соколик, — насмешливо провозгласила Марья, склоняясь над лешим с другой стороны. — Думал, я на тебя управу не найду?
— Погоди, не бранись, — остановила я ее. — Его вины тут только половина, и за нее он еще ответит.
Леший вздохнул и медленно перетек из лежачего положения в сидячее.
— Ты, дядька Архип, хоть знаешь, что за дрянь в себя вливал? — поинтересовалась я.
Хранитель грустно кивнул.
— И зачем ты это делал?
— Дык вкусная брага была, — виновато сказал он. — И сны от нее яркие, светлые…
— А в жизни тебе яркого и светлого не хватает? — возмущенно воскликнула Марья.
Леший вздохнул.
— В напиток было зелье подмешано, — сказала я. — Особенное, сильное, с подчиняющим эффектом. И готовил его не простой зельевар, а тоже — особенный. Верно, дядька Архип?
Хранитель опустил голову и снова кивнул.
— Кто приносил тебе брагу? Вран или Серый? Впрочем… можешь не отвечать, это теперь не имеет никакого значения.
