— Мой шеф… — оказалось, что герр Шрейдер — шеф и над городом, — мой шеф уже любезно сообщил мне о том, что вы назначаетесь его главным советчиком по железнодорожным делам. Я рад приветствовать вас. Тем более, — вдруг на русском языке проговорил он и тут же поправился на немецком: — У меня есть приговорка с детства: «тем более», трудно переводимая на немецкий язык. И вы не удивляйтесь, если я иногда ее буду употреблять. Тем более, мы с вами из одной провинции — Саксонии. Я жил там же.
— Я потому графа и вызвал, советчик, чтобы вы повидались с земляком, — чему-то загадочно улыбаясь, наливая в стакан вино, заявил Шрейдер.
— Земляки, — подхватил Николай Кораблев, пожимая широкую лапу графа, и про себя: «Это очень хорошо. Надо его кое о чем расспросить».
— Пейте, граф, — герр Шрейдер подал ему стакан с бургонским.
Граф, с видом — лишь бы отвязаться, торопливо, в два-три глотка, выпил, намереваясь что-то еще сказать Николаю Кораблеву, а герр Шрейдер налил второй стакан и крикнул:
— Пейте, граф!
Тот в два-три глотка выхлестнул стакан и, чуть задыхаясь, проговорил:
— Земляки! Земляки! Очень приятно. Я служил бухгалтером на знаменитой, — он поднял палец кверху и вылупил глаза, — я служил на знаменитой фарфоровой фабрике. Майсенский фарфор!
«Э-э-э! Чорт бы тебя побрал!» — выругался про себя Николай Кораблев.
— Я в совершенстве познал бухгалтерию… и я бы сказал…
Но в это время герр Шрейдер снова подсунул ему стакан с бургонским и скупо сказал:
— Пейте!
Граф глотнул и осоловел, распускаясь в кресле, как кисель. А Шрейдер, будто выполнив какое-то величайшее дело, забегал около него мелкими шажками, потирая слабенькие ручки, загадочно-заговорщицки поглядывая на Николая Кораблева. Потом воскликнул:
— Готов!
— Зачем вы так поступаете с ним? Ведь он глава города, ему надо работать.
— Вы очень строгий. Но у меня свой интерес.
«У меня тоже свой интерес», — подумал Николай Кораблев, соображая, как бы ему затащить графа к себе на квартиру.
В кабинет, не постучавшись, как будто он тут только что был, вошел военный в пенсне, глядящий даже через стекло вприщур, в туго обтянутом, отглаженном френче.
— Честь имею, — довольно развязно произнес он, откозыряв Шрейдеру, и, посмотрев на графа, булькающе захохотал.
— А-а-а! Прекрасно?! Чудесно?! — радуясь, как мальчонка, заглядывая в прищуренные глаза военного, воскликнул Шрейдер. — Хочешь, Бломберг? — предложил он, готовясь налить вино в стакан, из которого только что пил граф.
— Не-ет, — брезгливо ответил тот.
«Значит, не пьет», — подумал Николай Кораблев, все еще стоя около окна.
Но Бломберг взял другой стакан, тщательно вытер носовым платком, посмотрел на свет и налил вина. Выпил. Еще налил и только тогда обратил внимание на Николая Кораблева, спрашивая глазами Шрейдера: «А это-де что тут торчит?»
— Мой советчик. Знакомьтесь. Это Фриц Бломберг, начальник гестапо, а это мой советчик инженер Карл.
«Экая встреча!» — не без дрожи усмехнулся Николай Кораблев, однако руку подал, произнося:
— Да-а. У вас-то, наверное, работки много: всюду партизаны!
— Сволочи! — взвизгнул Бломберг, в упор глядя на Николая Кораблева, как бы говоря: «Вижу, какой ты инженер!»
Граф взбодрился при появлении Бломберга, поднялся на ноги, качнулся в одну, потом в другую сторону, как это делают лошади, когда с поклажей застревают в грязи, и, шагнув к выходу, заплетающимся языком пролепетал:
— Прошу прощения, шеф.
— Проводите! Проводите! — сказал Шрейдер, ласково посматривая на своего советчика.
Николай Кораблев не пошел, а кинулся за графом. Догнав его на лестнице, он взял его под руку и почти силой потащил к себе на квартиру. Тот упирался, скрипел зубами, затем, обессиленный, подчинился, бормоча на русском языке:
— Безвольный! Безвольный!
Николай Кораблев уложил его на диван, расстегнул ворот рубахи, прикрыл простыней и ушел во вторую комнату, удивляясь, почему граф так быстро опьянел, и в то же время обдумывая, как выудить из него то, что нужно было позарез.
Часа через полтора граф пришел в себя: глубоко вздохнул и на русском языке с тоской сказал:
— Сволочи! Сволочи! О батюшка мой! Встал бы из гроба и посмотрел бы на сына своего графа Орлова-Денисова! Бухгалтер — твой сын!.. и раб!
