— Так что же дальше? — спросил Николай Кораблев.
— Ах, да. Мы подскакали к пристани. Кони, вся тройка, разом пали на землю, а у Ильи кожа с рук снялась, как перчатки. Вот так, — показал граф, как бы сбрасывая перчатки. — Я встретил Настеньку и, сходя по трапу, кивнув на издыхающих коней, сказал: «Вот, Настенька, что делает моя любовь к тебе!» А вечером?.. Вечером она отплатила мне за мою тройку лучших коней. Ах, как отплатила она мне! — он выпрямился и гордо закончил: — Вот как я жил!
«Ну и дожил до свинячьего!» — чуть не сказал Николай Кораблев.
3
Потом Николай Кораблев познакомился и с комендантом города Бенда — то был действительно немецкий француз, человек жуликоватый, распутный и жадный до невероятности. Он тащил из города все, что попадалось под руку, вплоть до дверных ручек, шпингалетов, крючков из здания комендатуры. Юркий и пронырливый, он ходил, вытянув лицо, как бы все вынюхивая, высматривая. Познакомился и с другими властями, а главное, с Фрицем Бломбергом. Этот, не переставая, упорно, изучающе смотрел на Николая Кораблева, все еще, видимо, не доверяя ему. И однажды, на буйной вечеринке — а они устраивались то и дело, — спросил:
— Слушайте, Карл. Вы немец, но почему у вас такой язык?
— Я ведь из Саксонии. У нас так говорят, — ответил он и по глазам Бломберга понял, что тот ему не поверил.
«Значит, следит, изучает. Его, пожалуй, надо первым убрать!» — решил тогда он, и после этого они начали друг за другом охотиться.
Но главное — Николай Кораблев работал. Он по разрешению Шрейдера отцеплял бракованные вагоны, паровозы, загонял их в тупики, затем посоветовал шефу организовать ремонтные мастерские.
— Но это надо делать только через вашего дядюшку.
— А где люди… рабочие… инструменты?
— Все достанем. Только пусть ваш дядя разрешит нам организовать мастерские.
Дядя фон Шрейдера разрешил, даже одобрил. Тогда Николай Кораблев связался через Яню Резанова с генералом Громадиным и попросил у него человек тридцать партизан, знающих железнодорожное ремесло… И дело пошло «в гору»: станция все больше и больше загружалась вагонами, паровозами, однако дядюшка одобрял, а в газете появились статьи, восхваляющие деятельность герра Шрейдера, всеобщего шефа…
Но вот вчера в ночь случилось то, чего не ждал даже Николай Кораблев: Громадин поднял на ноги жителей деревушек, и они вместе с партизанами во всех направлениях подорвали мосты и рельсы.
Станция Бобер закупорилась.
К этому дню и Сиволобов умело провел свою работу. Семья начальника станции Татищева уже давным-давно была переправлена к партизанам, переправлены и семьи большинства железнодорожников. Сиволобов, приглядевшись к тому или иному рабочему, определял его настроение по тому, как он работает: вяло ли, с придурью или преднамеренно все «корежит». Обычно, встретившись с таким человеком наедине, задавал он весьма туманный вопрос:
— Ну, как, что, брат, а?
И если рабочий, отвернувшись, поглядев во все стороны, произносил тоже, казалось, совсем невнятное, вроде того:
— Да что! Ну! Э-э-э! — тогда Сиволобов не отставал и, улучив момент, заводил с ним серьезный разговор, а получив согласие на отправку семьи к партизанам, выполнял это безотлагательно.
Узнав о том, что партизаны растащили рельсы и что станция закупорена, встревоженный Шрейдер вызвал к себе Николая Кораблева и, сидя за столом, вцепившись руками в свою птичью головку, простонал:
— Нас повесят!
— Советчиков не вешают. Тем более, я партизанам ничего не советовал. А впрочем, надо повесить вашего дядюшку, фельдмаршала фон Шрейдера! — дерзко бросил Николай Кораблев.
— Это что-о-о? — закричал, даже притопнул ногой герр Шрейдер. — Это как?
— А вот так, — и Кораблев сделал движение рукой вокруг шеи, как в первую встречу сделал это герр Шрейдер.
— За что?
— Он вас определил сюда шефом, он утвердил ваше распоряжение о браке, о ремонтной мастерской.
— Нет! — испуганно воскликнул Шрейдер. — Лучше повесить начальника станции.
— Сбежал, как сбежали и все. Станция пуста. Вы уж лучше разыщите своего дядюшку: ведь вы не пушечное мясо.
— Ах, да, да! — и, вызвав адъютанта, герр Шрейдер приказал немедленно по телефону связать его с фельдмаршалом.