— Теперь еще крепче нажимай на работу.
В этот день из миллионов уст вырвалось:
— Добить фашистского зверя в его логове — Берлине!
К часу салюта спешил в Орел и Анатолий Васильевич Горбунов. Он уже знал, что сегодня на рассвете Пятая дивизия, входящая в его армию, первой ворвалась в Орел и командир дивизии генерал Михеев по праву занял пост коменданта города. Знал Анатолий Васильевич и другое: что Пятая дивизия награждена орденом Красного Знамени и ей присвоено название «Орловская».
«Хорошо звучит: «Пятая Краснознаменная Орловская дивизия», — подумал он и решил к часу салюта быть у Михеева, поздравить его вместе с товарищами, затем всех «подвинтить», предполагая и не ошибаясь, конечно, в том, что после столь блестящей победы Михеев, все его подчиненные, да и бойцы «малость развинтились». Но по пути в город он задержался у артиллеристов, потом у танкистов, затем у летчиков, и поэтому салют пришлось выслушать в блиндаже командира полка.
«Э-э-э! Становлюсь неточен: своему приказу не подчиняюсь. Тоже, стало быть, развинтился», — упрекнул он себя и отправился к Михееву. Но пока он разговаривал с летчиками, танкистами, артиллеристами, пока выслушивал приказ и салют, еще был бодр, но как только сел в машину рядом с адъютантом Галушко, так сразу сон начал его ломать.
— Говори чего-нибудь! Говори! — выкрикнул он, обращаясь к Галушко. — Спю, — не выговорив «сплю», добавил командарм.
Но Галушко самого ломал сон. Вцепясь в баранку руля так, будто намеревался ее вырвать и закинуть прочь, он ответил:
— Товарищ генерал… язык, — и не смог произнести: «язык не ворочается».
Михеев, окруженный товарищами по дивизии — полковниками, подполковниками, майорами, капитанами и лейтенантами, — сидел за столом в обширном зале комендантского управления. Звание генерала он получил по пути к Орлу. Дивизионный портной сегодня торжественно вручил ему китель. Михеев побрил лицо, голову, оделся и, посмотрев в зеркало, светясь новым кителем, новыми золочеными погонами, бритой головой и улыбкой, сказал:
— Как огурчик.
Внутренне он, конечно, был рад, что получил звание генерала.
Салют в Москве давным-давно отгремел. Давным-давно прозвучали слова из приказа, больше других запавшие в сердце Михеева: «Дивизия под командованием генерала Михеева первой ворвалась в Орел», — а они все еще сидели за столом. Сидели и молчали: устали, измотались, и, выпив, каждый унесся к своим родным местам, к своему любимому труду.
Вдруг дверь отворилась, и на пороге появился Галушко. Он был в измазанной, местами порванной гимнастерке, в давно не чищенных сапогах, чего с ним никогда не случалось, лицо вялое, а под глазами синяки. Войдя, хриповато отрапортовал:
— Командующий армией генерал-полковник Горбунов.
Все вскочили, враз ударили каблуками, а Михеев подумал: «Ага! Нашему командарму дали генерал-полковника».
Тут же, видимо намеренно по-старчески кряхтя и вздыхая, в комнату вошел Анатолий Васильевич. Михеев расширенными глазами, готовый на любое задание, уставился на командарма, видя, как морщинки на его губах резко изломались и весь он, казалось, «нетутошный». Но вот глаза вспыхнули, заискрились, губы распилились в улыбке, и Анатолий Васильевич попросту, тоненьким голоском выкрикнул:
— Здравствуйте, товарищи! С присвоением звания дивизии. «Пятая орденоносная Орловская». Это гордо звучит!
Люди, стоявшие за столом, прокричали командарму ответное поздравление, а он, от усталости забыв сказать: «Садитесь, товарищи», опустился на диван и тихонечко запел любимый старинный полковой марш.
Михеев, как и все, стоял навытяжку, недоуменно посматривая на командарма. Тот несколько секунд не шевелился, как человек в глубоком сне. Затем встряхнулся, провел руками по коленям.
— Ах, да! Садитесь, товарищи! — Все сели. — Так вот, празднуем, значит, мы и вся страна. Да, празднуем. Это третий этап. Первый под Москвой, второй под Сталинградом, а теперь третий — сокрушительный. Хребет врагу надломлен! — вскрикнул он и, поднявшись, заходил из угла в угол, склоняя голову то на одно, то на другое плечо, крепко сцепив на подтянутом животе руки. — Да-а. Я понимаю вас, товарищи, почему вы собрались здесь… и за таким пышным столом, — он смеющимся глазом посмотрел на грубо открытые и расставленные как попало консервные банки, на «измочаленный» хлеб, на разнообразные рюмки, жестяные кружки и снова подчеркнул: — Понимаю, почему вы собрались за столь роскошным столом. Выпить? Что ж, заработали. Можно и выпить. Имеете право. Послушать салют? Правильно. Однако враг бежит, и его надо бить. Верно, ваша дивизия пару дней отдохнет, подтянется. Но ее надо подтянуть. Кто это будет делать? Вы. Приготовить дивизию к бою — это гораздо труднее, чем накрыть стол, — с усмешкой закончил он.
