— Он хороший человек, — ответила Татьяна.
— Вряд ли! — грубо кинул Пшебышевский. — Среди них я не видел хороших.
— А ваш знакомый, Бауэр?
— Ах, да, да, — грустно сказал профессор, — совершенно верно: есть и хорошие.
Когда Петр Хропов подал к крыльцу машину, Татьяну и Васю вышли провожать Пшебышевский и его Лиза. Она так же, как и в первый раз, скромно опустив глаза, придерживалась за локоть мужа, и он так же, как и в первый раз, стоял рядом с ней на ступеньку ниже, но в глазах его горела не радость встречи, а тоска прощания…
— Вот мы почти и пробились через последние ворота, — проговорил Вася, когда из гостиницы были снесены чемоданы и машина рванулась из Кракова по шоссе, засаженному по обеим сторонам черешнями.
Тут, вне города, Татьяна, облегченно вздохнув, произнесла:
— А все-таки боязно: прощупывали нас сегодня ночью, Петр Иванович.
— Это пустяки, — ответил тот. — Обычное: каждому агенту отведены пять — десять домов, за которыми он должен следить. Но этого, который решил сегодня ночью прощупать вас, скоро в живых не будет: осталось еще несколько часов.
— Как так? — испуганно воскликнула Татьяна.
Петр Хропов о чем-то подумал, затем сказал:
— Он подъехал к дому на коне, привязал его к столбу и ушел проверять вас. Я видел, как дворник что-то «прощупал» на седле и нашел там фляжку с разведенным спиртом. Спирт выплеснул и налил разведенного спирта, только древесного. Потом агент вышел. Сел на коня и, хвастаясь перед нами, отвинтил фляжку и выглохтил содержимое.
— Вот и выпил! — смеясь, заметил Вася.
— Ужасно! — заговорила Татьяна. — Вы ведь подведете профессора.
— Ну, что вы! Агент теперь лежит в больнице. Его там спросят, где он достал спирт. Скажет, там-то. Тогда начнут трепать тех. А те будут отказываться: спирт — казенное имущество.
— Все-таки это ужасно… Я все еще никак не могу к этому привыкнуть… А убивать их надо, — проговорила Татьяна и, обессиленная, уткнулась в уголок машины.
7
Собственно, границы в полном понимании этого слова между Германией и Польшей не было: большая часть Польши вошла в Германскую империю. Но вдруг все резко изменилось, как если из хаты бедняка попадешь в домину богатея. Оборвались в полях полоски, их заменили отруба с каменными, под черепичной крышей, домами, с крепкой надворной постройкой, с палисадниками, с акациями и цветами. Пропали сорняки, колеистые дороги, появились всюду гудрон, асфальт и камень, а по обеим сторонам дороги — кудрявые черешни, вишни, груши, яблони с высокими кронами — палкой не достать. И леса, леса, леса. Верно, какие-то декоративные: большинство — сосна, посаженная рядочками. Если в Польше деревушки из деревянных хат, с убогими надворными постройками, — здесь деревня из каменных домов, под черепичной крышей, с крепкой надворной постройкой. И еще — всюду стандарт. Стандарт коров — все одной рубашки: черные с белыми пятнами. Стандарт печей, мебели, детских колясок.
Километрах в шести от бывшей границы Татьяна, Вася и Петр Хропов остановились в деревушке и на ночевку попросились к крестьянину Паулю Будбергу.
Пауль Будберг не худ и не толст, но кругленький.
На лице у него не румянец, а старческая краснота — на щеках, на переносице, уходящая на испещренный морщинами лоб. Хозяин принял гостей любезно, но без суетни, сам растворил ворота, указал место, где надо поставить машину, где будет спать шофер, затем пригласил Татьяну и Васю в дом, познакомил со своей женой, тонкогрудой и длинноногой, как цапля. Узнав о том, что Вася и Татьяна — жених и невеста, он поздравил их и отвел Татьяне отдельную маленькую, но чистенькую комнатку, а Васе сказал, показав на диван в столовой:
— Вы, как рыцарь, должны охранять свою невесту: ваше ложе здесь.
Татьяна умылась и вышла в столовую.
Тут во всем был стандарт. Стандарт — печка, стандарт — мебель, стандарт — картины. На самом видном месте висела картина под стеклом, в черной раме: Фридрих Великий за круглым столом в среде своих сподвижников. По бокам «Фридриха Великого» висели картины — литографии в двенадцать красок, а основная краска — желто-золотистая. Вот поляна, тишина леса. Амурчики несут невесте подвенечное платье. А она… она лежит на кушетке, пышная, грудастая, и глаза у нее мечтательно устремлены вдаль — к нему, к жениху. Вторая картина: озеро, спадают в воду ветви деревьев, на берегу она — уже в подвенечном платье, подруги ведут ее к лодке. Третья: подруги сошли в воду, они тянут лодку, запряженную лебедем, на другой берег — к жениху, а она, невеста, разомлев от удовольствия, развалилась в лодке, как мартовская кошка. А вот она уже «мужняя жена»: комната, прибранная по стандарту, шикарно, на ковре играют сынишка и дочурка… и она, мать, — в ожидании прихода мужа. Да вон и он появился: стоит на пороге, протянул руки.
