Но когда Одетта уезжала, Сванн улыбался, вспоминая ее слова о том, как долго будет для нее тянуться время до следующего раза, когда он позволит ей приехать; он вспоминал, с каким тревожным и застенчивым видом она его попросила однажды, чтобы он все-таки позвал ее поскорее, как боязливо и умоляюще вглядывалась в него в ту минуту и какой трогательный вид придавал ей букетик искусственных анютиных глазок на круглой шляпке из белой соломки с черными бархатными лентами. «А вы сами, — сказала она тогда, — не заедете ко мне как-нибудь на чашку чаю?» Он сослался на начатую работу, книгу о Вермеере Дельфтском, на самом деле заброшенную уже несколько лет назад[173]. «Понимаю, что я бессильна, бедняжка, перед вами, великими учеными, — ответила она ему тогда. — Я буду как лягушка перед ареопагом[174]. А ведь мне бы так хотелось учиться, познавать, приобщаться. Как это, наверно, весело — рыться в старых книгах, в старых бумагах», — добавила она с апломбом светской дамы, утверждающей, что безумно любит, к примеру, стряпать «своими руками» и не боится черной работы. «Вы будете надо мной смеяться, но я никогда не слыхала об этом художнике, из-за которого вы не можете со мной видеться, — (она имела в виду Вермеера), — а он еще жив? А в Париже можно увидеть его картины? Мне бы это помогло понимать, что вы любите, догадываться, что кроется за этим высоким лбом неутомимого труженика, в этой голове, внутри которой прямо чувствуется, что происходит непрестанная работа. О, как бы я мечтала хоть немного вникнуть в ваши труды!» Он оправдывался тем, что боится заводить новые дружбы; из галантности сказал, что боится быть несчастным. «Вы боитесь сердечных привязанностей? Как странно, а я ничего другого не ищу, я бы за это жизнь отдала, — возразила она так искренне и убежденно, что он взволновался. — Вы наверное страдали из-за какой-нибудь женщины. И решили, что все — такие же, как она. Она не умела вас понять, вы ведь особенный. Мне это с самого начала в вас понравилось, я почувствовала, что вы не такой, как другие». — «Ну и потом, — сказал он ей тогда, — я же знаю, как это бывает у женщин, вы наверное ужасно заняты, у вас мало времени». — «Я вообще никогда ничем не занята! Для вас я всегда свободна. В любое время дня и ночи, когда бы вам ни вздумалось меня повидать, приезжайте, я буду счастлива. Договорились? И знаете что? До чего было бы мило познакомить вас с госпожой Вердюрен — я по вечерам всегда у нее. Вы только представьте себе, мы могли бы там встречаться, и я бы думала, что вы приехали хотя бы отчасти ради меня!»
Оставаясь один, он думал о ней и припоминал эти разговоры; правда, ее образ, пожалуй, был только одним из множества женских образов, витавших в его романтических грезах, но иногда, по какому-нибудь поводу (а может, повод был и ни при чем: ведь раньше, пока перемены, творившиеся в душе Сванна, еще не пробились наружу, тот же самый повод на него бы не повлиял), вдруг оказывалось, что все эти грезы слились в образе Одетты де Креси, и сами грезы были уже неотделимы от воспоминания о ней, и это означало, что изъяны ее внешности уже совершенно не важны, и не все ли равно, больше или меньше соответствует его вкусу ее телесная оболочка по сравнению с телесной оболочкой прочих женщин: это тело принадлежало той, кого он теперь любил, и отныне только оно одно могло радовать его и мучить.
Между прочим, дедушка уже тогда знал этих Вердюренов, с которыми никто из их нынешних друзей еще не был знаком. Но он давно прекратил общение с тем, кого называл «младшим Вердюреном», — тот, по его мнению, в общем и в целом, несмотря на все свои миллионы, скатился на дно и затерялся в дебрях богемы. В один прекрасный день он получил письмо от Сванна, в котором тот просил свести его с Вердюренами. «На страже! На страже! — воскликнул тогда дедушка. — Так я и знал, Сванну на роду было написано рано или поздно туда угодить. Подходящая компания, ничего не скажешь! Во-первых, я не могу выполнить его просьбу, потому что я с этим господином больше не знаюсь. А потом, за всем этим кроется женщина, а в такие дела я не вмешиваюсь. Вот уж нас ждет развлечение, если Сванн захороводится с этими Вердюренами».
