В сторону Сванна - страница 137

. Но по крайней мере она будет там жить не так роскошно. Если он не пошлет ей несколько тысячефранковых билетов, ей не придется устраивать что ни вечер изысканные ужины в замке, после которых ей, возможно, пришла бы в голову фантазия упасть в объятия Форшвиля. И по крайней мере эта ненавистная поездка не будет оплачена из его кармана! Ах, если бы он мог ее предотвратить, если бы Одетта вывихнула ногу перед отъездом, если бы кучер, который повезет ее на вокзал, согласился за любые деньги отвезти ее в место, где бы ее можно было некоторое время продержать взаперти, эту предательницу, которая одними глазами заговорщицки улыбалась Форшвилю, — дело в том, что последние двое суток Одетта была для Сванна предательницей.

Но это всегда продолжалось недолго; через несколько дней из сияющего лукавого взгляда исчезали блеск и двуличие, ненавистный образ Одетты, говорящей Форшвилю: «Ишь как злится!» — начинал бледнеть и размываться. Тогда постепенно вновь появлялось и восходило в мягком сиянии лицо другой Одетты, той, что тоже улыбалась Форшвилю, но с нежностью, предназначенной для одного Сванна, говоря: «Только не засиживайтесь, потому что этот господин не очень любит, чтобы я принимала гостей, когда он у меня. Ах, если бы вы знали его так, как я его знаю!» — и ее улыбка выражала благодарность Сванну за какой-нибудь особый знак внимания, который она так ценила, за какой-нибудь совет, о котором она попросила, оказавшись в затруднительном положении и доверяя только ему, Сванну.

И он удивлялся, как он мог написать этой Одетте то оскорбительное письмо, на которое она, наверное, до сих пор не считала его способным; это письмо, вероятно, сбросило его с той недосягаемой высоты, на которую он вознесся в ее мнении благодаря постоянной доброте и верности. Теперь он станет ей не так дорог, потому что она ведь любила его именно за эти достоинства, не находя их ни в Форшвиле, ни в ком другом. Потому-то Одетта так часто бывала с ним ласкова — а он, пока был во власти ревности, не дорожил ее лаской, ведь ласка не подразумевала влечения, в ней было больше привязанности, чем любви; но потом подозрения ослабевали и он вновь начинал сознавать, как эта ласка ему необходима; часто его успокаивало чтение книги по искусству или беседа с другом; в такие минуты его страсть меньше нуждалась в доказательствах взаимности.

После всех этих колебаний Одетта естественным образом возвращалась на место, с которого на некоторое время ее низвергла ревность Сванна, и представала перед ним в таком ракурсе, что ему открывалось ее очарование; теперь он воображал ее исполненной нежности, со взглядом, в котором читалось согласие, и такой миловидной, что он невольно тянулся к ней губами, словно она была здесь и ее можно было поцеловать; и он признавал за ней этот чарующий кроткий взгляд, как будто она в самом деле так смотрела, как будто это и впрямь она, а не портрет, порожденный воображением Сванна для утоления его страсти.

Как он ее, должно быть, огорчил! Разумеется, у него были серьезные причины на нее сердиться, но причин этих было бы недостаточно, если бы он ее так не любил. Разве не наносили ему таких же тяжких обид другие женщины? А ведь он бы этим женщинам охотно оказал услугу сегодня, не затаил бы на них ни малейшей злобы, потому что он их больше не любит. Если когда-нибудь Одетта станет ему так же безразлична, он поймет, вероятно, что только его ревность виновата в том, что это ее желание представилось ему жестокостью и непростительным оскорблением, а ведь желание это, в сущности, такое естественное, пускай отчасти ребячливое, но и не лишенное великодушия и деликатности: ей хочется в свой черед, раз уж есть такая возможность, оказать Вердюренам услугу, поиграть в хозяйку дома.

Эта точка зрения входила в противоречие с его любовью и ревностью, но он возвращался к ней во имя умозрительной справедливости, почитая долгом рассмотреть все возможные варианты; с этой точки зрения он пытался оценивать Одетту, притворяясь, будто он ее не любит, будто она для него такая же, как все женщины, будто, когда его нет рядом с Одеттой, она не живет совсем другой жизнью, исполненной тайных интриг и козней против него.