В сторону Сванна - страница 103

Шрифт
Интервал

стр.

(это был день праздника Париж — Мурсия, устроенного в помощь пострадавшим от наводнения[194]), начиналось словами: «Мой друг, рука у меня так дрожит, что я насилу могу писать»; он сохранил это письмо в том же ящике секретера, что и засушенную хризантему. А если она не успевала ему написать, то, когда он приезжал к Вердюренам, бросалась к нему со словами: «Мне надо с вами поговорить», и он с любопытством замечал в ее лице и словах то, что до сих пор таилось в душе.

Еще только подъезжая к Вердюренам и видя огромные освещенные окна, которые никогда не закрывали ставнями, он умилялся при мысли, что в их золотом сиянии вот сейчас ему предстанет очаровательное существо. Иногда тонкие черные тени гостей высвечивались лампами, как на экране; они были словно гравюрки, вкрапленные местами в прозрачный абажур на фоне чистого сияния. Он пытался различить силуэт Одетты. Потом входил, глаза его вспыхивали безотчетной радостью, и г-н Вердюрен говорил художнику: «Похоже, дела идут на лад». И впрямь, присутствие Одетты сообщало этому дому то, чего были лишены все другие дома, где был принят Сванн: что-то вроде излучателя ощущений с паутиной проводов-нервов, ветвившейся по всем комнатам и заряжавшей его сердце непрестанным возбуждением.

Так «узкий круг», простенький, хорошо отлаженный общественный механизм, автоматически обеспечивал Сванну ежедневные свидания с Одеттой и позволял ему сохранять напускное равнодушие при встрече или даже притворяться, что больше не хочет ее видеть, причем без особого риска — ведь что бы он ни написал днем, он знал, что вечером неизбежно увидит ее и проводит домой.

Но однажды, вяло подумывая об этом неизбежном возвращении вдвоем, он, чтобы оттянуть миг появления у Вердюренов, прокатил свою молодую работницу аж до Булонского леса и оказался у них слишком поздно: Одетта уже уехала, решив, что его сегодня не будет. Когда он не обнаружил ее в салоне, у него сжалось сердце; он затрепетал, впервые оценив удовольствие, которого лишился: ведь он-то был уверен, что получит его всегда, стоит только захотеть, а такая уверенность приуменьшает для нас любое удовольствие и даже мешает как следует его осознать.

— Видела, какую он гримасу состроил, когда заметил, что ее нет? — сказал г-н Вердюрен жене. — По-моему, его задело!

— Гримасу состроил? — рявкнул доктор Котар, который ненадолго отлучился проведать больного и теперь вернулся за женой, так что не знал, о чем речь.

— Как, вы разве не встретились в дверях с нашим несравненным Сванном?

— Нет, а что, господин Сванн был?

— Заглянул на минуту. Нервный такой, возбужденный. Понимаете, Одетта уехала.

— Вы имеете в виду, она уже ни в чем ему не отказывает? осыпает дарами? — произнес доктор, осторожно испытывая воздействие новых для него выражений.

— Нет, что вы, ничего подобного, и, между нами, считаю, что очень зря и что она себя ведет как последняя дурочка, да она и есть дурочка.

— Та-та-та, — возразил г-н Вердюрен, — уж ты точно знаешь, что ничего подобного! Нас же там не было, не правда ли?

— Она бы мне сказала, — гордо возразила г-жа Вердюрен. — Говорю вам, она рассказывает мне обо всех своих приключениях! Сейчас у нее никого нет, и я ей сама говорила, что ей бы следовало уложить его в постель. Она уверяет, что не может: она им сильно увлеклась, видите ли, но он перед ней робеет, и ей передается эта его робость, и потом, она его любит совсем по-другому, он для нее идеал, она боится опошлить чувство, которое он ей внушает, словом, бог знает что. А это было бы как раз то, что ей нужно.

— Позволь с тобой не согласиться, — возразил г-н Вердюрен, — не очень-то мне внушает доверие этот господин, он, по-моему, важничает.

Г-жа Вердюрен напустила на себя отсутствующий вид и словно окаменела: этот прием позволял ей притвориться, что она не слышала ненавистного слова, подразумевавшего, что в их обществе можно важничать, то есть что бывают люди поважнее, чем они сами.

— Наконец, если даже ничего и не было, вряд ли дело в том, что этот господин считает ее добродетельной, — иронически заметил г-н Вердюрен. — Хотя кто его знает: он, кажется, считает ее умной. Не знаю, слышала ли ты, как он тут разливался перед ней про сонату Вентейля; я от души люблю Одетту, но чтобы развивать перед ней эстетические теории, надо все-таки быть порядочным простофилей!


стр.

Похожие книги