Свернув по указателю к Петре, очутились на автостоянке. Несколько машин, сувенирные лотки, здание администрации заповедника. Прейскурант: стоимость одно-, двух-, и трехдневных посещений.
Мы миновали контроль и сразу смешались с экзотической массовкой. Вокруг с гиканьем джигитовали подростки-арабы; ишаков и лошадей в поводу вели мужи степенного возраста; взывали к туристам два-три бедуина на верблюдах. С криком “Такси, такси – «Мерседес»! «Форд»! «Ягуар!»” навстречу катили фаэтоны и двуколки, управляемые маскарадными сарацинами.
Делать нечего: мы взгромоздились на двух одров и по широкой немощеной дороге проехали до входа в ущелье Сик, точней – в высокую расщелину с километр длиной, где едва разминутся два всадника. Своды расщелины почти смыкаются на девяностометровой высоте – нешуточная проверка на клаустрофобию. Похоже на сбывшуюся с большим опозданием мальчиковую грезу, на плод воображения, воспаленного чрезмерным чтением приключенческой литературы. Здесь ожидаешь появления марсиан, пиратов, великанов, ящеров – кого угодно, только не своего собственного. В конце гигантского коридора – Петра.
В школьном курсе истории проходят Египет, Грецию, Рим; что-то все мы знаем о Китае, Индии, майя, ацтеках. О Набатейском царстве со столицей в Петре я случайно узнал за три месяца до того, как увидел Петру собственными глазами. Подумал: вдруг я один такой неуч, принялся экзаменовать знакомых – никто, кроме специалистов, слыхом не слыхивал. А между тем это вполне чудо света. Стоит замкнутый со всех сторон красными скалами мертвый город на едином каменном основании. Помпезные здания Петры нельзя обойти кругом: фасад вытесан в отвесной скале, и портал ведет в земные недра – грандиозный прототип потемкинской деревни. Махина Казны (эль-Хазне), соразмерная Большому театру, храмы, усыпальницы, бани, мощеные улицы, амфитеатр на три тысячи мест, лестницы – и все это высечено в цельном нубийском песчанике! Ландшафт сновидения или голливудская декорация.
За пять часов ходьбы мы осмотрели едва ли треть столицы набатеев и, несколько подавленные увиденным, на ватных ногах побрели к расщелине, ведущей обратно – в XX столетие.
Темнота застала нас в губернском городе Тафила. Отчаявшись петлять по его узким нагорным улицам в поисках гостиницы, мы посадили на заднее сиденье местного мальчишку, и он жестами указывал нам путь.
Приехали на какие-то сомнительные задворки. Хозяин повел нас по крутой лестнице без перил на третий этаж, потом поворотился к чужестранцам лицом и спросил:
– Шувар? —
– ?
– Шувар? – повторил он и в помощь себе сделал сверху вниз обтекаемое движение руками, как если бы пытался изобразить елку или женщину.
– Shower; shower (душ)! – закивали мы догадливо.
Тогда был отперт лучший номер.
Такие вопиюще грязные конуры знакомы соотечественникам по опыту российских странствий, так что в обморок мы не хлопнулись. “Шувар” оказался косым краном под потолком, роняющим холодную воду прямо на пол рядом с унитазом. (Справедливости ради замечу, что русская глухомань, случается, лишена и этих удобств.) Прибегнув к мимике, мы выуживали по одной из владельца арабского “дома колхозника” постельные принадлежности – простыни, наволочки, пододеяльники. Но выше его понимания было и осталось, почему два мужика не могут довольствоваться общим полотенцем. Наконец хозяин сдался и принес второе, но приплюсовал его к счету, потому что, как выяснилось, сбегал за ним в лавку. Благодаря нашей привередливости в тафильском отеле теперь два полотенца. Позже мы узнали, что заночевали в знаменитом городе: тафильцы – неизменные персонажи иорданских анекдотов, тамошние чукчи.
Уже налегке мы с Ахмедом поплутали в темноте еще с полчаса в соображении ужина. Поели, подобрели. Пусть комфорт не всегда гарантирован, зато нет рассчитанного на массовый туризм дешевого лоска и назойливой предупредительности. А кроме того, трудно не подобреть – ведь южные города обезоруживающе хороши по ночам: стрекочут насекомые, теплый ветер пахнет всякой всячиной, огни жилья на холмах перемигиваются с четкими звездами на небе.
