Вошли и сели за соседний столик иорданцы совершенно европейского вида, заказали музыку того же пошиба. С дикарской беспардонностью я разглядывал, как они танцевали.
Вторя моему недоумению, Ахмед перегнулся через столик и прокричал мне на ухо:
– Ты себе представляешь, чтобы в России просвещенная девушка всерьез танцевала “Барыню”?
Вымышленная Наташа Ростова, помнится, танцевала что-то подобное, и автор с изумлением любуется ею.
У нас оставались до отлета в Москву всего один день и непочатый север Иордании, в первую очередь Джераш, наименее пострадавший от исторической и природной стихий город Декаполиса (Десятиградья) – конфедерации десяти римских городов, созданной в I веке до н. э. Просто перечислю по памяти уцелевшие постройки, чтобы дать представление о величине и сохранности бывшей римской колонии. Ипподром, храмы Зевса и Артемиды, два театра, бани, форум в обрамлении колонн; мощенная огромными камнями, осененная с обеих сторон колоннадой сквозная улица от южных к северным воротам. Это только римский период. Поверх этого безбожно (по отношению к богам предшествующих цивилизаций) ломали и строили христиане, мусульмане, иудеи. Сейчас на форуме галдят дети прогулочной группы под присмотром двух воспитательниц. Мы, не поднимая глаз от путеводителя, отфутболиваем подросткам ткнувшийся в ноги мяч.
Время поджимало, и мы поспешили в долину Иордана в надежде посмотреть на развалины Пеллы, еще одного города Декаполиса. Но безнадежно запутались в паутине горных дорог и перекрестков, пока махонький пограничник на иордано-сирийской границе не внес ясность, выйдя с автоматом из своей будки нам наперерез.
Была вторая половина дня, и мы махнули рукой на дальнейшие приключения, тем более что животы подводило. Пообедали у речной запруды под огромными эвкалиптами на террасе открытого ресторана в Умм-Кайсе, пограничном оазисе с видом на Голаны. В хорошую погоду откуда-то отсюда просматриваются, говорят, Тивериадское озеро и гора Хермон, но Ахмеда и меня держали в состоянии боевой готовности обступившие наш стол голодные кошки египетской породы, так что мы не стали вглядываться дальше собственных тарелок с бараниной.
Раздосадованный неудачей с Пеллой, вспомнив о важных неподписанных бумагах в Аммане, мрачный Ахмед решил не доверять больше дорожным указателям, а ехать кратчайшим путем по карте – самостоятельно. Взяли вправо в гору раз, другой, третий; дорога становилась все захолустней, выродилась понемногу в красноватый каменистый проселок. Рассчитанный на шоссейную езду японский автомобиль ревел от натуги, чиркал днищем по ухабам, колеса вращались вхолостую, и, как назло, замигала красная лампочка, предупреждая, что бензина в обрез. Ахмед попробовал развернуться и помял о валун бампер.
Выключили мотор, закурили. Значит, так: мы застряли на околице заброшенной арабской деревни со старым оливковым садом за полуразрушенной булыжной изгородью. Лесистые горы обступали селение. Последнее географическое название, попавшееся нам на глаза четверть часа назад, – Айн-Джанна. Я заглянул в путеводитель отцов-францисканцев, нашел что искал и прочел: “Недалеко отсюда был лес Ефрема, в котором погиб Авессалом… ” Вот подробности его гибели: разбитые на голову соратники Авессалома бежали от войска Давида, Авессаломова отца. Авессалом верхом на муле продирался сквозь лесные заросли и повис, зацепившись за дубовые сучья своей знаменитой шевелюрой. Подошел отцовский военачальник Иоав и сказал: “Нечего мне медлить с тобою” – и убил Авессалома, хотя Давид просил пощадить мятежного сына. Узнав о случившемся, Давид заплакал: “Сын мой, Авессалом! О, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!”
Давай-ка выбираться, Ахмед, да поживей из этого выпавшего из времени места. Чтобы не утратить последнего интереса к помятому бамперу, подписям под важными бумагами, семьям за тридевять земель. Чтобы без сожаления не остаться здесь на веки вечные – пока не кончится завод в кузнечиках галаадских холмов.
1997
