— Товарищи! Для молодой Советской Республики наступил тяжелый час испытаний, — начал Русаков и, нашарив рукой верхнюю пуговицу гимнастерки, расстегнул ворот. — Челябинск и Зауральск пали. Чехи и белоказаки наступают на Марамыш. — Григорий Иванович выдержал паузу и, вкладывая горячую веру в слова, произнес:
— Но мы с вами смело понесем великое знамя Ленина через бури и невзгоды гражданской войны и водрузим его в родном Зауралье!
— Смерть паразитам! — выкрикнул гневно матрос и потряс кулаком.
Собравшиеся вскочили, повинуясь внутренней силе, тесным кольцом окружили Русакова.
…Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов! —
начал торжественно он и взглянул через плечо на Христину.
…Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов… —
раздался страстный ее голос. Взмахнув фуражкой, Епифан Батурин загремел басом:
…Это есть наш последний
И решительный бой;
С Интернационалом
Воспрянет род людской!..
Легкий ветерок вынес слова песни, слова справедливости и гнева, через раскрытые окна на улицу и, поднимая их все выше, звал к борьбе и победе.
Через час Христина выехала из города. Остановившись на увале, с которого хорошо виден Марамыш и противоположный косогор, где должны были показаться чехи и белоказаки, она прислушалась к призывному звону колоколов. По улицам к зданию уездного исполкома шли рабочие пимокатных заводов. Проскакал кавалерийский эскадрон конной милиции; чеканя шаг, прошел отряд коммунистов. Замыкая колонну защитников города, следовала группа фронтовиков под командой матроса Осокина.
Неожиданно внимание Христины привлек небольшой отряд всадников, ехавший в ее сторону. Впереди на вороном жеребце, заломив кубанку на затылок, в широчайших из красного сукна галифе, в яркой кашемировой рубахе, опоясанной тонким ремешком, на котором болтались две грушевидные гранаты, размахивая саблей, мчался раскосый, смуглый человек. За ним беспорядочной толпой, одетые кто в модную черкеску, кто в цветной башкирский халат или в старую рвань, едва прикрывавшую тело, двигались оравшие люди.
То анархист Пашка Дымов бежал из города с отрядом. Погоняя лошадей, всадники скрылись в лесу.
«Трус», — подумала с презрением Христина и, когда звук копыт отряда затих вдали, выехала на тракт.
В ближайшей от города согре раздались редкие выстрелы: конная разведка врага, наткнувшись на заставу защитников города и открыв беспорядочную стрельбу, скрылась. Стояла напряженная тишина. Лишь изредка мигнет зажатый в ладонях огонек цигарки, и послышится сердитый шепот:
— Погаси, курить не велено!
В темноте из дальней согры доносились подозрительные шорохи. Враг готовился к атаке.
Перед утром к Русакову пришла нерадостная весть: белоказаки захватив власть в Усть-Уйской и соседних станицах двигались с тыла на Марамыш. Сопротивляться было бесполезно. После короткого совещания с командирами, отряды партизан отступили от города. В Марамыше осталась лишь небольшая группа подпольщиков.
Никита Фирсов несколько раз вставал с постели, поправлял слабый огонек лампады и прислушивался к таинственным шорохам улицы. Не вытерпев, высунулся в открытое окно и, точно ястреб, завертел головой по сторонам.
В темноте стучали колеса телег, порой доносился приглушенный говор людей. Накинув халат, Никита осторожно пробрался в комнату расстриги. Никодим спал.
— Федорович! А, Федорович, вставай!
Тот с трудом открыл отяжелевшие веки и, опустив ноги на коврик, протяжно зевнул.
— Что тебе?
— В городе неладно. Вышел бы ты на улицу, посмотрел.
Расстрига почесал пухлый живот и не торопясь стал одеваться.
— Сергей приехал?
— Спит у своей Иродиады, — махнул рукой Никита и оперся на клюшку.
Зимой Элеонора Сажней окончательно поселилась в комнатах, которые занимала когда-то покойная Дарья.
Молодой Фирсов, по выражению Василисы Терентьевны, по-прежнему «куролесил», забросив дела. От Агнии письма получали редко. Ее муж, Мартин-Иоган Тегерсен устроился на работу в американском Красном Кресте и жил в Омске.
От Андрея вестей не было больше года. Как-то Василисе Терентьевне сказали, что в исполкоме работает невеста Андрея, Христина Ростовцева. Старуха поспешно оделась и пошла посмотреть будущую сноху.
