— Я чувствую, что и мои либеральные идеи также приходят к концу, — заметил со скрытой усмешкой Андрей.
— Вот и чудесно! — Опираясь на ручки кресла, исправник приподнял тучное тело. — Я вижу, батенька мой, вы человек неглупый.
— Благодарю за комплимент, — сухо поклонился Фирсов.
— Да-с, неглупый, — не замечая иронии, продолжал Захваткин.
— И чем скорее порвете знакомство с разными там Русаковыми, Словцовыми и прочими бунтовщиками, тем лучше.
— В рекомендательных списках знакомых я не нуждаюсь, — ледяным тоном произнес Фирсов.
— Мое дело, милостивый государь, предупредить вас… Повторяю, что только из уважения к вашему родителю вы пользуетесь свободой, дарованной нам монархом.
Перед глазами Андрея промелькнули картины голода казахов, сгорбленная фигура крестьянина.
— Венцом этой свободы вы считаете девятое января 1905 года? Залитых кровью рабочих, декабрьские баррикады Пресни? Пытки и виселицы? Да я всеми силами буду бороться против этой свободы, и вам меня не сломить! — выкрикнул горячо Андрей.
— Вы забываетесь, милостивый государь! — лоснящееся лицо Захваткина побагровело. — Вы находитесь в полицейском управлении, но не на тайном сборище. Предупреждаю последний раз, что, если не порвете связи с ссыльными, я вынужден буду принять суровые меры. Можете идти.
Андрей поспешно вышел из кабинета. В этот день он долго бродил по кривым переулкам города, усталый, поднявшись к себе в комнату, лег на диван.
«Жаль Христины нет со мной. Один… Чужой в этом доме».
Скрипнула дверь, показалась одетая в темное Василиса Терентьевна.
— Что, мама?
Она уселась рядом, провела рукой по его волосам. Он доверчиво припал к плечу старой женщины.
— Тяжело мне…
— Знаю, — тихо промолвила Василиса Терентьевна и, вздохнув, сказала: — И мне несладко. Сам-то стал чистый скопидом, на свечку жалеет. Сережа совсем отбился от рук: одни гулянки на уме. Да и ты редко бываешь дома. Не с кем слова вымолвить. Агния по магазинам да по портнихам, мать забывать начала. Одна у меня надежда под старость — ты… — Помолчав, Василиса Терентьевна спросила: — Зачем звали в полицию?
— Пустое дело, — уклончиво ответил Андрей.
— Пенял отец сегодня, что вырастила сына на кривую дорожку.
— Дорога моя прямая, мама, к лучшей жизни ведет, — стараясь подобрать понятные матери слова, тихо говорил Андрей. — Знаю, труден будет путь, но своей цели достигну.
— Ну, дай бог! — Поцеловав сына, Василиса Терентьевна поднялась на ноги и, осенив его крестным знамением, вышла.
Захватив с помощью Дарьи Видинеевой паровые мельницы на Тоболе, Никита Фирсов стал подбираться к фирме «Брюль и Тегерсен» — крупному мясопромышленному комбинату датчан в Зауральске.
Денежные средства кооператоров были ограничены, и Фирсов повел с ними тонкую игру.
— Тебе, Александр Павлович, мешать я не буду, — говорил Никита заводчику Балакшину, главному учредителю союза маслодельных артелей. — Перерабатывай молоко, разводи свиней, а где надо, я подсоблю деньгами. У тебя контракт с датчанами есть? — спросил он неожиданно.
— Да, часть свинины я сдаю на консервный завод, — ответил Балакшин.
Шагая по мягкому ковру, Никита говорил не торопясь:
— Опутывают нас иноземцы, ох, опутывают. Сам посуди, — Фирсов, заложив руки за спину, остановился перед хозяином: — в Челябинске два завода принадлежат немцам и бельгийцам. До самого Омска по всей железной дороге склады американца Мак-Кормика. В Омске засели немец Ган и швед Рандрупп. На винокуренных и пивоваренных заводах хозяйничают иностранцы, и здесь орудуют датчане, а нашему брату, купцу, и повернуться негде. — Помолчав, Никита продолжал: — Слышал я, что масло и свинину ты отправляешь в Англию?
Балакшин, поглаживая пышную с проседью бороду, внимательно слушал гостя.
— Да.
— Ну вот, и ты со своими артелями ихнюю же руку тянешь, а какая польза?
— Мне от фирмы Тегерсена один убыток, — заметил хозяин.
— А ежели нам с тобой, допустим, создать свою компанию, ас, ас… как это на ученом языке называется? — Фирсов наморщил лоб и уставился на ковер. — Припомнить не могу, ведь говорил же мне этот кутейник…
— Ассоциацию, — подсказал Балакшин, который когда-то учился в коммерческом училище. — Что же, я не прочь… Мне эти «Брюль и Тегерсен», признаться, крепко, ножку подставляют. Создают свои механизированные маслодельные заводы, и артелям тягаться с ними трудновато.
